Небом крещенные

— Давно я замечаю такую тенденцию… — продолжал Вадим раздумчиво. — Ты гонишь в эскадрилье классность летного состава. Это хорошо, и это, конечно, показатель работы комэска. Ты гонишь и боевое применение. Учишь стрелять по воздушным и наземным целям. Пробоины в мишенях — это тоже показатель. А вопросы тактической подготовки воздушного бойца — на втором плане. Тут, собственно, кет такого конкретного показателя. Тут много неучтенной черновой работы, результаты которой могут сказаться лишь когда-то, в реальном бою. И товарищ Булгаков к этому делу не очень охоч. Учета строгого со стороны штаба полка нет, оценок не ставят. И потому — черт с нею, с тактикой. "Была бы дырка в мишени, а тактика выкрутится…" Разве не так думает товарищ Булгаков? А тактика для воздушного бойца — хлеб насущный. И товарищ Булгаков, фронтовик, должен это понимать…

Хмуро слушал его рассуждения Булгаков. Руки с полусжатыми кулаками тяжело сложил на столе, неподвижный взгляд нацелил куда-то в угол. Порой казалось, что думает комэск совсем о другом, что многие слова Вадима до него даже не доходят. Но стоило Вадиму перейти от вопросов тактики к методам работы самого комэска, — тот решительно воспротивился.

— Сбавь обороты, товарищ заместитель, сбавь до номинальных! — тихо сказал Булгаков и поднял на Вадима серо-стальной непреклонный взгляд. — Мы сейчас вроде не на комсомольском собрании.

— Да, из комсомольского возраста мы уже вышли, — подхватил Вадим полушутливо.

Булгаков его тона не принял.

— Пока что я — комэск и буду командовать по-своему. Хорошо ли, плохо — полковому начальству виднее.

— Никто не посягает на твою командирскую булаву, — Вадим пожал плечами.

— Вот так! — заметил Булгаков, словно пришлепнул печать этими двумя словами.

После довольно-таки длинной паузы он заговорил назидательно:

— За показатели боремся? А как же иначе! От этого откажется только круглый дурак. Больше первоклассных летчиков — сильнее эскадрилья. Больше дырок в мишенях — выше боеготовность. Все ясно как день. По этому судят о нашей работе и службе. В этом направлении развертывается соревнование, о котором опять начали говорить. Что касается тактики, то, может, тут чего и недоработано. Ну так давай твои предложения, готов выслушать.

Вадим вдруг обиделся.

— В таком духе лучше не надо… — сказал он.

— Не надо, ну и не надо, — охотно согласился Булгаков.

Окно командирского кабинета-каморки было распахнуто настежь. Вадим поторопился уйти. "Ну и пусть походит, остынет малость", — подумал Булгаков. Хотя ему самому нелегко отделаться от чувства неловкости и какой-то досады.

Через открытое окно слышно, о чем говорят летчики, собравшиеся в курилке. И видно их: облепили скамейку, как воробьи. Зеленский топчется около них, выразительно жестикулируя. Кто еще может с таким упоением "травить", как не Зеленский?

Булгаков невольно прислушался: какая-то новая хохма.

Рассказывал Зеленский о том, как в деревню к старикам приехал в отпуск сын — заслуженный летчик…

Летчики хохотали. А Булгакова заело: такой желторотый подлетыш, только-только вылупился и уже высмеивает старших. Комэск мог бы вызвать и отчитать лейтенанта, но он поступил иначе. Когда страдало его самолюбие, он забывал о своем звании, о своих командирских правах и кидался в драку, как рядовой боец. У него хватало сил, чтобы свалить противника своей убежденностью.

Выскочил Булгаков к молодым летчикам, как был, без фуражки.

— Что же получается, Зеленский? В авиации такие дураки служат, что даже деревенским старикам смешно!.. — Злая ухмылка покривила рот Булгакова.

Летчики при появлении комэска вскочили.

— Да сидите вы! — кивнул им Булгаков.

Они сели, Зеленский все же продолжал стоять.

Положив отяжелевшую руку ему на плечо, Булгаков принудил его сесть. И сам оседлал скамейку.

— Ай, какие олухи в авиации: дергают людей туда-сюда, никакого толку, — продолжал он насмешливо. — Правда, откуда-то классные летчики берутся, но это не в счет…

Зеленский вдруг осмелел, сказал:

— Вообще-то перестраховки у нас много, товарищ командир.

Булгакову никак не удавалось поймать его блуждающий взгляд.

— Перестраховка, говорите? А как не страховаться, если иного летчика можно выпускать в воздух только при видимости миллион на миллион и при двух солнцах? Того и гляди как бы его тучка какая не нагнала.

— Не доверяют нам потому, что…

— Надо заслужить доверие! А зубоскалить легче всего, охотников много найдется.

В общем поспорил Булгаков со своими летунами. Они, конечно, приняли его сторону, но остались при своем мнении — по глазам было видно. Про хохму Зеленского вскоре забыли, разговор перешел на некоторые установившиеся в авиации, годами испытанные каноны. Молодым летчикам, разумеется, казалось, что их зажимают. Им бы летать без командирского контроля, без ограничения высот и скоростей, им бы птичью свободу.

IV