Автор биографической книги о «созидателе разрушения» убедительно показал, что особенности государственной политики и социальные условия, формирующие личности, подобные Сергею Нечаеву, возникли задолго до появления в российском освободительном движении сообщества «Народная расправа», как реакция на давление абсолютизма.

Когда правительство подозрительно относится к любому проявлению самостоятельности в мыслях и поступках, когда даже мнение, не совпадающее с мнением властей, оказывается криминальным, то укрепляется и развивается полицейско-жандармская команда, а за ней — сыск, шпионство, доносительство и как высшая (или низшая?) точка нравственного падения — провокаторство, подталкивание подозрительных лиц и групп на совершение явно антиправительственных поступков. А такое не может не соприкасаться с уголовщиной, ибо в условиях секретности и всесилия легко прийти к поборам, к присвоению казенных сумм, к преследованию личных, а не государственных врагов, к целому спектру подлогов и подлостей. В России достаточно ясно понимали этот уголовный душок в деяниях жандармерии и полиции: например, для петербуржцев не было секретом, что известный деятель николаевского Министерства внутренних дел И. П. Липранди, получив значительную сумму денег на выкуп у книгопродавцев всего тиража криминального «Карманного словаря иностранных слов», составленного осужденным Петрашевским, просто конфисковал книгу, а деньги присвоил.

Чем сильнее репрессии, тем больше уголовщины в карательных органах. М. Е. Салтыков-Щедрин в «Современной идиллии» великолепно изобразил перепуганных слежкой интеллигентов, дошедших до желания совершить какое-нибудь уголовное преступление, чтобы доказать свою политическую благонадежность. Обычно это трактуется в духе сказанного в начале данного предисловия: в репрессивном мире уголовникам — снисхождение, политическим — суровая кара. Но можно истолковать замысел и в другом ракурсе: если будем уголовниками, то приблизимся к правителям, нас не сочтут чужаками…

Ф. М. Лурье, занимаясь истоками, совершенно естественно обратился ко всем этим полицейско-жандармским темам и опубликован книгу «Полицейские и провокаторы» с подзаголовком «Политический сыск в России. 1649–1917» (СПб.: Час пик, 1992; М.: «Терра», 1998). Автор относительно подробно рассмотрел историю дореволюционного сыска, а главное внимание уделил трем знаменитым провокаторам: Дегаеву, Гапону и Азефу.

От этого труда Ф. М. Лурье закономерно перешел к теме предлагаемой книги, так как больше всего в нашей истории его интересуют нравственные аспекты. Дело ведь в том, что антиправительственное, в крайнем варианте — революционное движение в условиях деспотического строя тоже базируется на тайне, на секретности. А любая закрытость активных систем способствует прямо-таки эпидемическому росту нарушений нравственных норм, выработанных человечеством, а от таких нарушений — прямой путь к уголовщине.

Человек сложен, в массе своей отнюдь не примитивно добр, как проповедовали просветители. В нем есть всякое, разные люди являют разные пропорции добра и зла, ума и чувства, общительности и автономности, самоуверенности и робости. И есть люди, у которых какие-то свойства доминируют.

Причины, создающие бунтарские характеры, могут быть очень разные: зависть ко всему и вся; комплекс неполноценности; авантюризм, желание любым способом обогатиться или каким-нибудь образом проявить себя; жажда власти… Список можно продолжать. Главное, что такие характеры весьма шатки в нравственном смысле: чем больше страсти и фанатичного стремления, тем скорее человек может переступить через моральные запреты.

Все перечисленные выше качества могут принадлежать разным лицам, а могут и объединяться в одном человеке. И среди революционеров всех стран и эпох подобные типы, то есть бунтари, составляют большинство. Впрочем, включающие в себя весь комплекс отмеченных черт довольно редки, но они особенно опасны.

В околодекабристской среде, кажется, всего два-три человека могут быть зачислены в группу безнравственных авантюристов: Дмитрий и Ипполит Завалишины и Роман Медокс (см. о них в статье Ю. М. Лотмана «О Хлестакове», перепечатанной из тартуских «Ученых записок» в книге ученого «В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь», М., 1988, и в первом томе его «Избранных статей», Таллинн, 1992).

Вокруг Петрашевского тоже наберется два-три человека с комплексом авантюризма или зависти (см. о них в моей книге «Петрашевцы», Л., 1988). Наиболее колоритен из них В. П. Катенев, в минуту откровенности признавшийся, что подростком увидел, как на окраине Петербурга народ восторженно приветствовал императора, и поклялся, что любыми способами добьется, чтобы и его встречала ликующая толпа.