Нечаев: Созидатель разрушения

По окончании каникул, незадолго до отъезда из Иванова Сергей познакомился и подружился с местным учителем В. Ф. Орловым. Однокашник Орлова по Владимирской семинарии ивановский библиотекарь И. И. Флоринский снабдил Нечаева письмом для передачи в Петербурге бывшим владимирским семинаристам студенту столичного университета Ивану Аметистову и его брату Евлампию, слушателю Медико-хирургической академии. Нечаев искал новых знакомств, он все еще ощущал себя в Петербурге чужаком. Училище — частные уроки — университет — казенная квартира, и так каждый день, несколько слов на ходу с учителями, лишь иногда вечерами собирались такие же, как он, молодые коллеги и обсуждали, что следует им читать для самообразования. Его не устраивало преподавание Закона Божия, не устраивала роль учителя приходского училища, безвестность, пустота, в которой он молча метался и чувствовал, что где-то клокочет иная жизнь, энергия копилась и не растрачивалась, напряжение искало выхода. Сергей боролся с собой, чтобы не дать сложившимся обстоятельствам засосать его в трясину будничной жизни. Он понимал, что из чиновников XIV класса (самая нижняя ступенька в Табели о рангах) обычным путем он выберется очень нескоро и к старости, при хорошем стечении обстоятельств, вскарабкается в чиновники VI класса. Нужно что-то предпринять. Слишком затянулось топтание на месте, не такой жизни ожидал он, оказавшись в столице. Прошло два с лишним года, и что же? Почему он должен влачить это жалкое существование, трудиться изо всех сил, а другим дается все и сразу, почему ему приходится мучить себя на лекциях университетских белоподкладочников-академистов, глубокомысленно излагавших скучные и надуманные теории, изучать немецких и прочих схоластов, еще неизвестно, к чему это приведет, разве они помогут выбраться из учительства, а что его ждет, кроме учительства, что может он еще, может ли… Не имея хоть сколько-нибудь глубоких знаний, Нечаев возненавидел науку, ученость, интеллигентность. Он презирал все эти умствования, уважения, преклонения… Кого и за что уважать, если уважение к кому-либо отрывает какую-то частицу от тебя, роняет твой авторитет, твое достоинство. Внутренний бунт подталкивал к бунту внешнему, недовольство — к недовольным, обида — к обиженным. Его тянуло к тем, кто явственно глупее, слабее, еще менее образован, к доверчивым, с ними легче и проще. Осенью 1868 года он начал превращаться в того Нечаева, каким вошел в российскую историю.

Надобно искать недовольных, плодить недовольных, сплачивать, главенствовать и наступать, круша на своем пути все, истребляя аристократов, духовенство, царствующий Дом. С чего-то надобно начать, найти остатки разгромленных революционных кружков. Какие-то разговоры в перерывах между университетскими лекциями он слышал, но никто в свои компании его не приглашал. Слышал о петрашевцах, Каракозове, стрелявшем в императора, о подпольной организации, руководимой Ишутиным. Неужели разгромили всю организацию и никто не уцелел, а коли есть кто на свободе, то отчего бездействует, и если действует, то где… Он не знал, что в российском освободительном движении почти отсутствовала персональная преемственность, об этом усердно заботились полицейские власти. Среди петрашевцев не было декабристов, из кружка П. Г. Заичневского никто не вошел в организацию Ишутина, а та рассеялась, растворилась, почти никто из ее членов не вступил в кружки конца 1860-х годов, и так далее. Вынырнул в 1870-е годы в Орле Заичневский и исчез навсегда.[79] Обычный возраст революционера — 17–19 лет, ну 21 год, двадцати трех—двадцатипятилетних называли стариками. Лишь некоторые народники на склоне лет оказались в партии социалистов-революционеров, но это относится к первым годам XX столетия, а в 1868 году Сергею исполнился 21 год, возраст революционера со стажем, заслугами, известностью.

Из Иванова Нечаев возвратился полный решимости вступить наконец на путь революционера, который, как казалось ему, решал все его проблемы.

Продолжим знакомство с показаниями Капацинского: