Нечаев: Созидатель разрушения

На другой день после отправки письма Каткову Достоевский принялся за послание А. Н. Майкову: «<…> Работа, которую я затянул, есть только начато романа в «Русский вестник», и по крайней мере полгода еще буду писать его день и ночь, так что уж он мне заранее опротивел. Есть, разумеется, в нем кое-что, что тянет меня писать его; но вообще — нет ничего в свете для меня противнее литературной работы, то есть собственно писания романов и повестей — вот до чего я дошел. Что же касается до мысли романа, то ее объяснять не стоит. Хорошо рассказать в письме никак нельзя, это во-первых, а во-вторых, довольно будет с вас наказания, если вздумаете прочитать роман, когда напечатают. <…> Я вот как-то зимою прочел в «Голосе» серьезное признание в передовой статье, что «мы, дескать, радовались в Крымскую кампанию успехам оружия союзников и поражению наших». Нет, мой либерализм не доходил до этого; я был тогда еще в каторге и не радовался успеху союзников, а вместе с прочими товарищами моими, несчастненькими и солдатиками, ощутил себя русским, желал успеха оружию русскому и — хоть и оставался еще тогда все еще с сильной закваской шелудивого русского либерализма, проповедованного говнюками вроде букашки навозной Белинского и проч. — но не считал себя нелогичным, ощущая себя русским. Правда, факт показал нам тоже, что болезнь, обуявшая цивилизованных русских, была гораздо сильнее, чем мы сами воображали, и что Белинскими, Краевскими и проч. дело не кончилось. Но тут произошло то, о чем свидетельствует евангелист Лука: бесы сидели в человеке, и имя им было легион, и просили Его: повели нам войти в свиней, и Он позволил им. Бесы вошли в стадо свиней, и бросилось все стадо с крутизны в море и все потонуло. Когда же окрестные жители сбежались смотреть совершившееся, то увидели бывшего бесноватого — уже одетого и смыслящего и сидящего у ног Иисусовых, и видевшие рассказали им, как исцелился бесновавшийся. Точь-в-точь случилось так и у нас. Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч. Те потонули или потонут наверно, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия выблевала вон ту пакость, которою ее скормили, и, уж конечно, в этих выблеванных мерзавцах не осталось ничего русского. И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, — вот эта-то и есть тема моего романа. Он называется «Бесы», и это описание того, как эти бесы вошли в стадо свиней».[495]

И Краевский, и Белинский сделали Федору Михайловичу много хорошего — помогли начинающему писателю встать на ноги. Письмо Майкову написано человеком, утомленным тягостными размышлениями и изнурительным трудом. Достоевский видел яснее и глубже других, видел то, что другие не замечали, страдал от того, что других оставляло равнодушным, мозг гения независимо от его желания предугадывал развитие событий на десятилетия вперед. Федор Михайлович ощущал увеличивающийся разрыв между собой и читателями, чувствовал, что люди не понимают очевидного, не в состоянии прислушаться к его голосу, видел совершаемые ими ошибки и не мог убедить поступать иначе. Он доводил описание ситуаций до гротеска и надеялся, что уж теперь-то не заметить очевидного невозможно, что его герои разрушат заблуждения читателей.

Не следует забывать, что в фабулу «Бесов» положены события, еще более драматические, чем описанные в романе. Первая часть и две главы второй части (чуть меньше половины) «Бесов» напечатаны в журнале «Русский вестник» до начала процесса над нечаевцами. Но в романе присутствует самое главное — сходство вымышленных бесов с их реальными прототипами и гениальное предвидение грозящей опасности. Приведу две важнейшие мысли писателя. Верховенский-отец: «Эти люди (революционеры. — Ф. Л.) представляют себе природу и человеческое общество иным, чем их сотворил Бог и чем они являются в действительности».[496] Верховенский-сын: «Я (революционер. — Ф. Л.) ведь мошенник, а не социалист, ха-ха!»[497] Самое главное, что удалось Достоевскому показать и на чем он настаивал, — нечаевщина не единичный случай, но политическое явление, страшная реальность, способная роковым образом повлиять на развитие России. Федор Михайлович опасался, что нечаевщина превратится в стойкую традицию российской жизни, и она превратилась…

Приведу несколько коротких отзывов о романе «Бесы».

П. Н. Ткачев: «В «Бесах» окончательно обнаруживается творческое банкротство автора «Бедных людей»; он начинает переписывать судебную хронику, путая и перевирая факты, и наивно воображает, будто он создает художественное произведение».[498]