Нечаев: Созидатель разрушения

Возмутительный поступок, на который Нечаев подтолкнул Лихутина, вызвал у Негрескула приступ бешенства. Он и прежде враждебно относился к творцу «Народной расправы»; все, что можно было предпринять для его разоблачения, он сделал еще в Швейцарии. (Кстати, в Женеве в один из визитов к Негрескулу Нечаев украл у него пальто, сюртук и плед.[352]) Узнав о возвращении Нечаева из эмиграции, Негрескул написал Успенскому письмо с весьма нелестным отзывом о вожде московских заговорщиков, но переубедить Успенского ему не удалось. Это письмо было перлюстрировано на Петербургском почтамте, его копия попала в III отделение, но за этим почему-то никаких действий не последовало.[353] После авантюрной истории с векселем в Петербург приехал приказчик московского книжного магазина Черкесова В. П. Скипский, он привез Негрескулу письма от Успенского и Нечаева. Побеседовав со Скипским, Негрескул сказал ему: «Так передайте Успенскому, чтобы он остерегался этого господина (Нечаева. — Ф. Л.) сам и старался бы предостерегать от него и других, так как здесь, в Петербурге, доподлинно известно, что Нечаев подкидывает прокламации (одну из таких прокламаций показали Колачевскому в III отделении) и вообще не прочь вызвать какую-нибудь кутерьму».[354] После разговора с Негрескулом Скипский решил отойти от участия в нечаевских кружках, что, впрочем, не уберегло его от наказания.

Нам неизвестно, сколько раз осенью 1869 года Нечаев посещал Петербург, по-видимому, не менее трех. Во второй приезд он взял с собой Кузнецова. Тогда-то ему и удалась долгожданная организация столичного кружка «Народной расправы». Приведу извлечения из показаний бывшего студента Петербургского земледельческого института (Лесотехническая академия) П. А. Топоркова:

«Пришедши раз в класс, я заметил в комнате нашей молодого офицера в форме путей сообщения, но, не обратив на него внимания, сел за работу. Офицер этот был среднего роста со смуглым лицом и темнорусыми волосами, в очках из темного стекла. Он просидел у нас весь вечер и остался ночевать. На другой день утром, когда все уже ушли в классы и я остался один в комнате за работой, офицер, которого фамилия была Панин (Нечаев. — Ф. Л.), стал ходить по комнате и завязал со мной разговор. Сначала он спросил, не видел ли я прокламаций, пущенных Нечаевым из-за границы? На ответ мой, что я их не видел, он начал сожалеть об этом. Потом стал спрашивать о моих знакомых, о каждом отдельно. Затем спросил, хожу ли я в город и имею ли там знакомых; я ответил, что имею в городе брата и знаком с его товарищами, живущими с ним. Вечером в 6 часов приезжал к Панину какой-то господин в белой шляпе (А. К. Кузнецов. — Ф. Л.) и о чем-то с ним толковал. В тот же вечер господин в белой шляпе уехал, а Панин сходил куда-то ночью, пришел и лег спать. На третий день утром, когда опять все были в классах Панин обратился ко мне с новым вопросом, не знаю ли я что-нибудь о московском революционном обществе. Я ответил, что нет».[355] Далее Нечаев осторожно, с туманными намеками рассказал Топоркову о цели «Народной расправы», взял адрес брата, настойчиво потребовал явиться туда в назначенный день, вручил «образчик бумаги» и велел никому ни о чем не рассказывать. Придя к брату в условленное время, Топорков застал у него Кузнецова. «Он взял у меня образчик бумаги, — рассказывал Топорков, — данный Паниным, сличил с тем, который был у него, и загем движением головы пригласил меня следовать за собою. Смешно было смотреть на ту таинственность и важность, с которою он вел меня в какой-то, как видно, номер гостиницы на Невском. Здесь он заказал чаю, который и был немедленно подан. Незнакомец развернул записную книжку и оттуда достал лист почтовой бумаги, мелко написанный. Это были правила организации общества, прочитавши которые, он дал мне две бумажки, на которых был выбит штемпель «Русское революционное общество». Он передал мне эти бумаги с наставлением распространять их между знакомыми и продиктовал азбуку, по которой, как он говорил, у них велись книги. Затем он еще раз повторил, чтобы быть молчаливым и никому не говорить про то, что было между нами».[356]

П. А. Топоркову удалось завербовать студентов-технологов Л. А. Топоркова и А. В. Долгушина, слушателя Медико-хирургической академии П. М. Кошкина и еше несколько человек. Приведу отрывок из показаний Кошкина: «Кроме прокламаций «От сплотившихся к разрозненным», Петр Топорков приносил еше «Народную расправу», которую он, Кошкин, читал, а Долгушин почти выучил наизусть. Агитация Петра Топоркова в связи со слухами и рассказами, им же распространяемыми, о революционном настроении общества, о насильственных мерах правительства и проч. и повела к тому, что он, Кошкин, и Долгушин решились пристать к ожидаемой ими революции и составить тайное общество с целью истребления императорской партии, чтобы она не помешала народному восстанию».[357]