Нечаев вернулся

До сих пор, то есть после того как он продырявил Гомес-Кобоса в шкафу, он старался выбросить из головы какие-либо мысли на этот счет. Он стрелял в тень, перед ним был враг без лица, само существование которого означало смертельную угрозу. Но когда хлынула кровь и запузырилась на женских одеждах — пунцовое пятно, как могильная роза на белом шелке платья, — когда тело осело и перестало дергаться в том большом платяном шкафу, Даниель увидел лицо Гомес-Кобоса, на котором было написано безграничное удивление. Он просто не понял, что произошло. Пабло вовсе не ожидал свинцового дождя. Все разрешилось столь внезапно, что на его лице так и застыла гримаса недоуменной растерянности.

Гомес-Кобоса Даниель знал давно. Жюльен Сергэ тоже его знал; короткое время, как раз когда шел процесс в Бургосе против ЭТА, они даже вместе работали в антифашистском подполье.

До сих пор Даниель пытался отбросить воспоминания о недавнем происшествии и держал себя в руках, но сейчас, после того как выпил первую стопку водки перед телевизором, включенным в ожидании тринадцатичасовых новостей, он начал дрожать словно осиновый лист.

Впервые он убил человека сознательно и намеренно. Человека со знакомым лицом, вдобавок — того, с кем ему случалось перекинуться парой слов, шуткой, сигареткой. Конечно, он убивал уже не впервые, по крайней мере стрелять по живым мишеням ему случалось. Но там был настоящий бой, в некотором роде с равными шансами для каждого из противников. Например, в Никарагуа, во времена антисамосовской геррильи. В Ливане, где он сражался вместе с палестинцами в самом начале гражданской войны. В Европе ему тоже раза два-три пришлось участвовать в вооруженных столкновениях. Но тогда он стрелял, попав в засаду, брался за пистолет, чтобы расчистить себе путь… Тут — совсем другое дело.

Сегодня он убил хладнокровно, предумышленно.

А ведь мог тотчас уйти, как только по лицу Кристин догадался, что его здесь опередили. И вообще мог туда не ходить, ведь заранее предполагал, что квартира Кристин — место, где всего вернее следует ждать засады. Но он выбрал противостояние. Холодно расчислил преимущества и опасности подобного тактического хода. И знал, что здесь придется убивать, чтобы не быть убитым.

Он опрокинул в себя первую стопку водки, и его затрясло, как в лихорадке.

Вероятно, именно в этот момент Даниель Лорансон уразумел, что ждать ему нечего. Он потерял душу, а значит, у него нет иного выхода, кроме смерти, Следовательно, нужно, по крайней мере, подороже продать свою жизнь. Разом нахлынули воспоминания, неясные предчувствия приняли четкую форму, былая уверенность в том, что все может обойтись, улетучилась, дрогнув перед нависшей очевидностью. Но у него еще не было времени разложить все по полочкам, навести порядок в хаосе чувств, сделать моральный выбор.

На телеэкране вдруг возник Эли Зильберберг.

Даниель рассеянно следил за сюжетами тринадцатичасовой хроники событий, ему было любопытно, упомянут ли об убийстве Луиса Сапаты. Он безучастно слушал комментатора, который распространялся по поводу похорон некоего Макса Ройтмана, чье имя ни о чем ему не говорило.

И тут внезапно появился Зильберберг.

Даниель нервно дернулся, приблизил лицо к экрану. Эли внешне не изменился: та же манера держаться, та же худоба, тот же знакомый жест руки, откидывающей со лба непокорную белокурую прядь.

Даниель не пытался угадать, что делает на этих похоронах Эли Зильберберг, — это его не интересовало. Просто он почувствовал сильное волнение при виде старинного приятеля — вот и все.

Но почти тотчас вскочил и негромко сквозь зубы ругнулся: телеоператор медленно повел камеру, показывая панораму от головы длинного похоронного кортежа к хвосту, желая дать общий вид. В самом конце камера уткнулась в затянутого в черную кожу мотоциклиста, застывшего у ворот кладбища. Даниель увидел лицо мотоциклиста, пойманного в объектив как раз в ту секунду, когда он приподнимал щиток мотоциклетного шлема. Это был Лучо Карпани.

Карпани, единственный, кто уцелел после разгрома римского отрада «Красных бригад»!

Почему он увязался за Зильбербергом? Ибо не было никаких сомнений: мотоциклист следил именно за ним. Совершенно очевидно, что его не могли интересовать похороны какого-то бывшего члена МОИ!

Впрочем, что бы там ни было, само присутствие Карпани за спиной Зильберберга внушало опасения. Итальянец слыл бешеным псом, его ничто не интересовало, кроме футбола и пальбы. Однажды Даниель Лорансон провел целых три дня взаперти вместе с Карпани и еще несколькими активистами «Красных бригад». Это было к северу от Милана, в домике на берегу озера Орта. Они там укрывались, ожидая, пока операции дадут зеленый свет. Им предстояло перехватить машину какого-то курьера-мафиози, по слухам, перевозившего в Швейцарию значительные суммы для отмывки; речь шла, как полагали, о многих сотнях миллионов лир. В конечном счете операцию отменили, но он был вынужден провести с этой мразью несколько дней.