Мимо кухонного окна, как нарочно, проходил монастырский регент отец Михаил. Он постоял, послушал, потом громко сплюнул и просунул голову в окно.
– А ну отставить блатную музычку! Не то я отцу архимандриту пожалуюсь! Нашел тоже что петь в святой обители…
– Ага, вот и надзиратель появился. Да у вас тут тюрьма, что ли? Человеку и попеть нельзя? – возмутился Владлен, со злостью швыряя очищенную картофелину в кастрюлю.
– Пой духовное! Если умеешь, конечно…
– Ой, да подумаешь! Да чего там уметь-то!
И Владлен запел «Херувимскую», да так запел, что регент от неожиданности чуть не сел в клумбу под окном. Но удержался на ногах и остался стоять под черемухой, слушая с открытым ртом и прикрытыми глазами.
А Владлен так увлекся своим пением, что и сам глаза закрыл. Но и с закрытыми глазами виделся ему монастырский храм, и горящие восковые свечи, и солнечный луч, падавший из-под купола прямо на середину храма… И в этом столбе света непонятно откуда проявляется фигура юной красавицы с куклой-пупсом на руках. Она идет по храму с протянутой рукой, кланяясь направо и налево. Монахи улыбаются и охотно подают ей – кто ветку черемухи, кто свечу, а кто и просфорку. Потом девушка подходит к подсвечнику перед иконой Божьей Матери и ставит свечку. Ее кукла уже успела превратиться в настоящего живого ребенка, прехорошенькую девочку с коротенькими косичками, и девочка эта осторожно тянет пальчик прямо к пляшущему огоньку…
Опомнившись, Владлен тихо довел мелодию до конца и умолк.
– Ты почему так поешь? Кто тебя учил? – заволновался регент. – Ты, может, и ноты знаешь?
– Ну, знаю! – небрежно ответил Владлен.
– Да откуда?!
– От певчего верблюда. Будто только в монастырях петь умеют! В школу я музыкальную ходил почти пять лет, вот откуда! Пока мы с отцом в Питере жили, он заставлял ходить, модно это тогда было. Потом он другую жену себе привел в дом, нас с сестрой и матерью выгнал, ну, мы и уехали к бабке в деревню. Тут вся моя музыка и накрылась.
– Жалко было с музыкальной школой расставаться?
– Да ни капли! Бабка на Ладоге жила, на самом, считай, берегу. Я там сигов научился сетями ловить, в пятнадцать лет на катере вовсю гонял! Др-р-рр! – схватив за ручки большую пустую кастрюлю и крутя ее перед собой, Владлен показал регенту, как именно гонял он на катере.
– Ладно, пятнадцатилетний капитан, я тебя в хор беру! Пойду скажу отцу архимандриту, пусть назначит тебе клиросное послушание, – регент решительно развернулся и хотел уже шагать к отцу Евлогию, но Влад его остановил:
– Э, ты постой, отец Михаил! Разве некрещеным можно петь в монастырском хоре?
– А ты разве некрещеный? – удивился регент.
– Ну да…
– Так мы тебя враз окрестим!
– Не, что ты, отец Михаил! Нельзя меня крестить.
– Это почему же?
– Так я ж неверующий! – выпалил и довольно глупо заулыбался Владлен.
– Ты уверен?
– А то! С детства неверующий, и родился таким. Нельзя ведь Бога обманывать, верно? Грех это, и ты меня на это не подбивай, отец Михаил.
– Кого, ты говоришь, обманывать нельзя?
– Бога, Иисуса Христа, Матерь Божью… Ну и всех остальных тоже.
– Так ты ж в них не веришь! Или веришь?
– Не верю.
– Не веришь, а обмануть боишься?
– Ой, да не путай ты меня, отец Михаил! Некогда мне, знаешь, с тобой лясы точить: мне еще вот всю эту картошку надо перетереть! Баба Анжела наладилась драники стряпать, придет скоро… – И Владлен склонился над ведрами с начищенной картошкой, а не на шутку расстроенный регент отошел от окна и повлекся по своим делам.
Но петь в хоре архимандрит Владу все-таки разрешил и никогда об этом не пожалел, как и регент отец Михаил. Не печалился на новом послушании и сам Владлен. Понравилось ему петь в хоре, да и сами службы стали нравиться, несмотря на их долготу. Правда, трудником он все равно остался и продолжал работать на стройке. А иногда приходилось и на монастырской кухне подежурить.
Владленова почта
Скоро Владлен наладил переписку с сестрой. Взял да и написал ей письмо – просто так, наудачу.