Нечаянные встречи

– Понятно, что после трех месяцев боев финны порядком выдохлись и, потеряв более 20 тысяч убитыми и пропавшими без вести, практически сами попросили мира. И война на этом закончилась. Но какой ценой для нас?

– Вот об этом, старшина, давай лучше не будем… Кстати, ты сам-то на каком направлении наступал?

– Мы шли севернее Ладожского озера. Перед нами поставили задачу создания плацдарма для последующего возможного прорыва наших войск в тыл линии Маннергейма… – говорил Зайцев уже сам, подойдя к карте на стене.

– Насколько я помню, этот участок границы у финнов основательно укреплен не был…

– Все верно, товарищ полковник. Зато они умело повели против нас настоящую партизанскую войну. Местность там лесисто-болотистая, грунтовые дороги узкие, что практически не давало возможности использовать нашу боевую технику… В результате большей частью мы шли пешими, да по глубокому, рыхлому и вязкому снегу…

Мой отец внимательно слушал старшину Зайцева, и ему даже казалось, что он сам вместе со старшиной находится в том лесу… По крайней мере, имея опыт боев, он буквально видел то, о чем говорил ему старшина. Увидел и то, как войсковая часть, остановившаяся на ночь, грелась у костров. В отсвете тех костров хорошо можно было рассмотреть боевую технику, отдыхающих солдат и командирские палатки. Увидел вслед за этим, как из леса стремительно, на лыжах, заскользили по снегу финские воины в белых маскхалатах и из автоматического оружия практически в упор стали расстреливать палатки с комсоставом и наших солдат, сидящих у костра.

Как понял отец, дивизия та, состоявшая в основном из необстрелянных новобранцев, растянулась тогда на несколько километров, а это давало возможность финнам небольшими отрядами стремительно рассекать наши боевые линии, словно масло. И косить… косить все живое из автоматического оружия… Пока сообразишь, с какой стороны оборону держать, а их уже и след простыл… В этот момент, также неожиданно, появляется вторая линия лыжников. Они на ходу забрасывают наши танки бутылками с зажигательной смесью, отчего боевые машины вспыхивали, как факелы…

Старшина продолжал свой рассказ:

– Чтобы не положить в этих лесах всю живую силу, моему взводу разведчиков было дано задание выйти вперед, чтобы обеспечить безопасность полка…

Тут Зайцев сделал паузу и закурил. А потом продолжил свой рассказ:

– Как цыплят, перестреляли они наш взвод. На деревьях снайперов своих рассадили, а те щелкали нас играючи. Вот это и будет истинная правда. Когда я один из всего взвода в живых остался, то смастерил из сушняка легкие сани и установил на них пулемет. Попрощался с убитыми товарищами, прикрыв их тела лапником, и, подманив оставшимся сухарем бродившего по лесу коня, потом на этих санях начал искать свой полк.

В один из дней я набрел на оставленный дивизионный госпиталь. Увидел сгоревшие машины и палатки для раненых. Увидел мертвых советских солдат, в упор расстрелянных врачей и обезображенных девушек-санитарок. И пошел по следу этих нелюдей.

Ближе к вечеру настиг-таки я четверку солдат противника в белых маскхалатах. Они отдыхали и что-то варили. Им и в голову не могло прийти, что у них в тылу, да на санях, может оказаться советский красноармеец. Не доезжая до них метров тридцать, вспомнив, как это делали в Гражданскую войну наши отцы, развернул я свои сани и полоснул по ним из пулемета. Когда положил я одной очередью всех финнов и подъехал ближе, то увидел куль, который они, очевидно, тащили. Развернул, а в нем лежал наш молодой комполка, раненый и без сознания. Переложил я тогда майора на свои сани, прикрыл сверху тулупчиком убитого финна и снова поехал искать своих…

Утром следующего дня наткнулись мы на брошенную в снегу боевую технику. Пригляделся, а в березовом лесу солдатики наши за деревьями затаились. И кричу я тем солдатикам:

«Родные, не стреляйте, свои мы, свои…»

Кричу, а в ответ тишина.

Тут и майор открыл глаза…

Подъехали мы поближе… А в том березовом лесу, поверишь ли, почти весь полк в одних шинельках, в лютый мороз, выполняя чей-то приказ, просто замерз ночью на своих позициях. Гляжу я на них, молодых и красивых, что по воле злого волшебника теперь словно заснули навечно в этих лесах, а слезы сами по щекам текут и тут же застывают.

И вдруг слышу голос спасенного мною майора:

«Они выполняли приказ, старшина. И жизни свои за Родину положили…»

И спросил я тогда у командира полка:

«Где вы тут, товарищ майор, в финских-то лесах, нашу Родину узрели? Да если бы даже и своя земля… Но не в сорокаградусный же мороз бойцов в одних шинельках в лесу на ночь оставлять… Это чтобы столько молодых жизней положить из одного лишь ретивого желания угодить кому-то да приказ вышестоящего начальства любой ценой выполнить… Простите, товарищ майор, но тогда это уже просто преступление… Перед своим же народом, да и перед всем человечеством преступление».

А он мне отвечает: