Нечаянный колдун

Чисто из вредности Матвеич представил молекулу воды, как магнит с плюсом и минусом на концах… Стройные ряды в кровеносных сосудах… «Комок» зазудел, ожил… В руках — знакомое жжение… Разгон, импульс… плечо, предплечье… пальцы вместе… Напрячь кисть… Для очевидности — толкнуть руку вперед — словно протыкая… Есть!

Щелчок разряда и вскрик Полины заставил его вздрогнуть.

— Ты что наделал?

— Ай да ну! — Восхищенный Аркадий ковырялся в коробочке, так похожей на компас-матицу. Вытащил кусочек меди. Из длинной полоски получилась капелька, припаянная к оси. Протянул ладонь с медяшкой врачу:

— Спалил, ирод! Ну, и кто ты после этого? На чем дальше работать будем?

По тону понятно — шутил. Его глаза улыбались. Полина смотрела недобро и подозрительно. Улыбка, с которой она поучала, исчезла.

— «С нее писать злобную ведьму, чисто Руслан и Людмила, — только что я не Финн», — промелькнуло у Матвеича.

Стало трудно дышать, защипало в носу, в горле — словно в воздухе кислота. Глаза заслезились. Такую ненависть излучала его визави? Матвеич дернулся выставить руки, заслониться, но спохватился, чего позориться-то? Бабы испугался? Вскипел гнев, окрашенный непривычной гордостью: — «Да я ойротов на раз убил, а уж тебя-то»!

«Комок» в мозгу воспринял — агрессия! А в ответ — из глубины «комка» вышло нечто сильное, не менее обжигающее. Удар отразился (один в один — вернулся из зеркала свет плохого фонарика, расплывчатый, с неровными краями, и на резкость никак не навести!); пал на злобную бабенку, (а ведь чуть не заманила в койку!); затопил ее мозг (так свежая лесная паутина облепляет потное лицо); впитал и погасил Полинкину энергию. Всю.

Жар с лица Матвеича исчез. Полина лежала спиной на стуле, запрокинув голову. Ее груди неподвижно уставились вверх, дыхания не слышно. Тело медленно сползало направо. Аркадий смотрел в ужасе:

— Да как же так? Зачем? Ты же ее убил! Ах, господи, да нешто ты не видел, что девка взревновала на силу твою…

Врача распирала вкатывающаяся в каждую клеточку невиданная мощь. Пьянило напором такой силы, что стену кулаком разнести — пустяшное дело! Слова Аркадия, мелкого мужичишки — ростом по колено Матвеичу, даже много мельче! — слышались комариным писком на фоне ликующей литургической могутности!!! Седое ничтожество суетливо бросилось подхватывать падающее тело жалкой бабенки — зачем? Кто она такая по сравнению с космическим величием, по сравнению с ним, непостижимо сильным волшебником?!

Хмель гулял по врачу, выплескиваясь наружу хвастливыми речами, но маленькая часть сознания еще боролась. Так вусмерть пьяный человек, уже не вяжущий лыка, упорно движется в направлении дома, чтобы не замерзнуть в сугробе. Так ушибленная бампером собака, перекувыркнувшись от удара десяток раз, и уже вряд ли осознавая — зачем? куда? — из последних сил ползет к обочине. Так отравленная ядом осеннего умирания муха — до последнего машет крыльями, не осознавая, что безнадежно лежит на спине, а вместо элегантного полета исполняет тоскливый «отходняк».

И разумная часть Матвеича не стала спорить — что толку? протрезвится, тогда уж! — а заставила подхватить Полину, уложить на пол, расстегнуть верхнюю пуговицу, начать массаж сердца и дыхание «рот в рот». Эйфория спадала, хмель выветривался, сдувалась величина торжествующего волшебника, оставляя холодную пустоту. Аркадий, уже нормального роста, взволнованным голосом продолжал:

— …совладать с собою — это первое дело для колдуна, а ты? Чисто ведьмак с Заонежья, напустил ей мороз в сердце! Как оборачивать будешь, ведь себя единожды утратишь, и все, без возврата! Нет магии белой, нет магии черной, она вся, магия — ведет людей к людей к заблуждению… Диавол похотел сделать людей зависимыми от колдовских сил, потому дарует восторг бесовской тому, кто очаровывать научается… А Бог-то не желает, чтобы человек обращался к духам… И грешно бить великой силой того, кто слабее и даже когда напасть исподтишка восхощет…

Зародились в трезвеющем сознании Горлова угрызения, свойственные интеллигенту. Он увидел себя со стороны раздвоенным — хладнокровно стоит маг, скрестив руки, а врач занимается воскрешением ведьмы, павшей в колдовском поединке. И злится на поповскую риторику седого придурка. Пустое глаголет, лучше бы помог! Сердце Полины заработало, но дыхания нет, а он начал уставать. Попробуй пять минут проводить интенсивную реанимацию? Гнев выплеснулся — с промежутками на манипуляции:

— Аркадий! Заткнись, а? (четыре нажима на грудину — прокачать кровь. Вдох, наклон. Прижаться ко рту Полины, зажать ее ноздри пальцами — вдуть воздух в легкие). Позвал кого, (и очередной цикл — вот зараза, не хочет дышать сама!) не видишь — не справляюсь?

Седой мужичок осекается. Накладывает ладошки на лоб Полины. Начинает бормотать. «Комок» отслеживает живительный поток от Аркадия. Отмывается розовая паутина, (ой, это моя! — пугается Матвеич) слабым рельефом поднимаются нервные центры. Это он, врач Горлов, сравнял «холмы с равнинами», низвел мозг Полины до энергетического нуля.

— Больно! Ты мне ребра поломаешь, медведь сибирский!