Придя к невеселым выводам, я продолжала смотреть в зеркало, разглядывая побледневшие и уменьшившиеся в размерах, но так и не исчезнувшие прыщики, покрасневшие от слез глаза, светлые ресницы. Я прищурилась, а ведь глаза можно сделать и повыразительнее, если ресницы тушью покрасить. Только вот туши нет, ну, ничего страшного, даже в моем мире при изобилии косметики некоторые умелицы тушь из подручных материалов изготавливали, сама в интернете смотрела ролики. Из ингредиентов запомнила уголь, ну, думаю, его найти – не проблема. Также масло нужно, знать бы еще какое, тут привередничать не имеет смысла: какое найду, то и использую. И еще – лимонная кислота, это совсем просто. Так что в ближайшее время некогда будет сопли на кулак наматывать, буду делать этот мир красивее и начну с себя, а там, может, и другие девчонки подтянутся. На этой позитивной ноте я и отправилась спать.
Торин продолжал вести у нас занятия, я, как и все остальные студенты, с удовольствием присутствовала на них. Он был великолепным рассказчиком. Часто с иронией, умело обходя «острые углы», он пересказывал ту или иную приключившуюся с ним историю, разбирая ее по частям, анализируя последствия, указывая на ошибки, при этом с интересом выслушивал мнение студентов. Любому было сразу видно, что графу нравится то, чем он уже много лет занимается. Стараясь пробудить интерес слушателей к дипломатии, Торин не идеализировал ее, периодически напоминал, что за хорошим результатом и удачно проведенной операцией стоит кропотливый, монотонный, порой, рутинный труд многих людей. И ответственность является одним из важнейших критериев пригодности человека к этой службе. Он ни разу не упомянул и не проговорился о негласной деятельности дипломатов, и этим вызывал у меня все большее уважение. Помня о выводах, к которым пришла в результате разборки с собой, я, не поднимая глаз, записывала все, что он говорил, стараясь не пропустить ни слова. Иногда, правда, приходилось смотреть на него, он почему-то настаивал на этом, но делала я это отстраненно, на что приходилось затрачивать немало усилий, чтобы сосредоточиться, смотреть сквозь него, а не растекаться бесформенной лужицей у его ног. Единственное, что позволяла себе - наслаждаться, слушая его бархатный голос.
- Студентка Стелтон, я хотел бы посмотреть Ваши записи, если Вы не против, - внезапно услышала я голос Торина, когда очередная лекция закончилась, и все студенты устремились к выходу.
Я, как обычно, задержалась, убирая свои письменные принадлежности, удивленно посмотрела на него и кивнула. Стараясь не смотреть в глаза, подошла к нему и протянула свои записи. Он просматривал их до тех пор, пока в аудитории мы не остались одни.
- Леди Оливия, я хотел бы извиниться перед Вами за свое поведение на балу, - тихо проговорил он.
От неожиданности я вскинула глаза и удивленно посмотрела на него. Он встретился со мной взглядом и напряженно продолжил:
- Я повел себя грубо, обидел Вас, наговорил глупостей. Простите меня, прошу Вас.
Я смотрела в его взволнованное лицо, видела, что ему нелегко говорить. В его глазах мелькали растерянность и смущение, чувствовалось, что извиняться он не привык. Я прислушалась к себе: обиды не было, осталась только фантомная боль и стена недоверия.
- Я принимаю Ваши извинения, граф. Могу я идти? – проговорила я.
- Да, конечно, - как-то потерянно сказал Торин, возвращая мне записи.
Торин шел на свое первое занятие в качестве преподавателя в приподнятом настроении, его наполняло какое-то чувство, и это было, отнюдь, не волнение, а ожидание, точнее, предвкушение чего-то, что пока не поддавалось определению.
Стоя рядом с профессором, он, мельком оглядев аудиторию, встретился с изумленным взглядом Оливии. В ее глазах, кроме удивления, он увидел нечто, близкое к восхищению, так смотрят на того, кто нравится, и с кем рады встретиться. Это длилось недолго, но он успел заметить, как она мило покраснела и чуть прикусила губу, ему стало чертовски приятно, и его настроение взмыло куда-то ввысь. Потом он стал рассказывать, все слушали и смотрели на него, а она записывала. Он видел интерес в глазах студентов, но ему важно было знать, что думает она, но Оливия продолжала писать, не поднимая головы. А он все ждал, когда же, наконец, она посмотрит на него. Оливия оторвалась от своих бумаг, когда возникла пауза, и студенты задумались над ответом на его вопрос.
«Поговорите со мной! Неужели промолчите?» - глазами спросил он.
- Неужели шантаж? – услышал он ее голос.
Ее вызывающие слова прозвучали для него, как музыка, он сам этого не ожидал, но мир вокруг заиграл яркими красками. Он с удовольствием задавал ей вопросы, с наслаждением слушал ее ответы. Правда, ему пришлось убедиться в том, что она не забыла, как он ее обидел, и не простила. Торин в приемлемой форме, насколько позволяли обстоятельства, извинился перед ней. В ответ – насмешливый взгляд, не поверила. Чему ж удивляться? Он столько успел ей наговорить! Торин решил, что исправит это, и принесет свои извинения.