Эта прекрасная собой дама оказалась в центре воспаленного внимания всей Франции 1820 года. Ее мужа, герцога Беррийского, единственного из Бурбонов, по возрасту еще способного иметь потомство, зарезал кинжалом республиканец – именно для того, чтоб Бурбоны остались без потомства, чтоб династия пресеклась и Франция вновь стала республикой.
И вдруг, уже после кончины несчастного производителя выяснилось, что его вдова беременна. Франция будто с ума сошла. Выносит или не выносит? Мальчика или девочку? (По Салическому закону женщина унаследовать престол не могла.) Не вранье ли это, придуманное роялистами? Привяжут герцогине подушку, а потом подсунут под видом принца какого-нибудь байстрючонка, с Бурбонов станется!
Этого младенца, созревающего в утробе, заранее обожали и ненавидели слишком многие. Отвратительна история с ночным взрывом, который ненавистники устроили под окнами беременной женщины, чтоб она от испуга выкинула. Не на ту, однако, напали! Герцогиня обманула надежды непрошеных аборционистов, да еще и благодушно попросила их помиловать.
Наконец в положеный срок настал час родов. Представители бонапартистов потребовали, чтобы их делегаты присутствовали при этом событии – примерно как в наши времена наблюдатели присутствуют на избирательном участке. В том, что герцогиня беременна по-настоящему, уже никто не сомневался, но ребенок мог родиться мертвым или бесполезным (то есть девочкой) и требовалось проследить, чтоб младенца не подменили. Возглавлял наблюдателей маршал Суше.
В ключевой момент роженица велела ему приблизиться и перерезать пуповину. Герой Иены и Сарагоссы при виде окровавленной плоти и скользкого младенца (крепенького мальчика!) в простительном, сугубо мужском ужасе попятился, а герцогиня на него прикрикнула: «Mais tirez donc, M. le Marechal!» (Да тяните же, господин маршал!)
Вопрос: Назовем ли мы поведение герцогини Беррийской «мужественным»?
Пример № 2. Императрица Евгения
Я намеренно в качестве примера беру августейших дам столетия, когда женщин было принято считать эфемерными и беспомощными созданиями – «слабым полом».
Вот, стало быть, изящная лилия – супруга Наполеона III (к этой незаурядной даме я давно неравнодушен). Сентябрь 1865 года. В Париже эпидемия холеры. Город охвачен паникой, того и гляди вспыхнет бунт.
Императорская чета в это время отдыхала в Биаррице, но немедленно примчалась в столицу. Наполеон начал наводить порядок, учреждать карантины и грозить смутьянам строгими карами – то есть повел себя обычным для мужчины дуболомным образом.
Что сделала Евгения? Посетила все холерные бараки города, пожала руку КАЖДОМУ больному и всего лишь пожелала им выздоровления. Свиту всякий раз оставляла снаружи, чтоб не заразились.
Когда о поведении Евгении узнали парижане, город успокоился и паника утихла.
На следующий год та же история повторилась в городе Амьене, куда Евгения приехала специально, чтобы снова прикоснуться к каждому из заболевших. Амьенский епископ и маршал Вайян, сопровождавшие императрицу, заявили протест – она не имеет права так собой рисковать. Епископу она ответила: «Вы лучше позаботьтесь о собственном здоровье». Вайяну сказала: «Маршал, вот так ведут себя под неприятельским огнем женщины».
Простим терминологическую некорректность мужской шовинистической свинье Бисмарку, который в 1870 году назвал императрицу Евгению «единственным мужчиной в Париже». Мы ведь поняли, что он хотел этим сказать.
Однако мы, в отличие от Бисмарка, живем в эпоху, когда женщин уже не считают слабым или второстепенным полом. Как же нам быть с одним из самых привлекательных человеческих качеств?
Давайте придумаем правильное слово или найдем такой перевод для courage, чтоб был без гендерного жуханья.
Фото как хокку
Поскольку я сам без конца выдумываю людей и сюжеты, которых никогда не было, и выдаю эту фикцию за исторические романы, во мне глубоко укоренено иррациональное недоверие ко всем произведениям искусства, изображающим персонажей и события прошлого.
Гляжу я, скажем, на картину, где генерал Раевский ведет в героическую атаку своих малолетних сыновей, и говорю себе: «Всё брехня. И сыновей в атаку не вел, и вообще бой наверняка выглядел совершенно иначе». Это еще ладно. Но у меня бывает, что я смотрю на хрестоматийный портрет Пушкина и ловлю себя на мысли: а вдруг Александра Сергеевича придумали учителя литературы? То есть я, конечно, знаю, что Пушкин существовал на самом деле, но видел-то его Кипренский, не я, а где он сейчас, тот Кипренский, и правдиво ли изобразил поэта?