Нечеловеческий фактор

— Горько!!! — истошно заорал из угла лежащий на двух газетках мужик в тулупе. Перед ним стояла бутылка портвейна и кусочек резаного сала на белой тряпице. — Я тоже со свадьбы лечу. Жаль, что не с вашей. У вас вон как весело. А мы вчера посидели до ночи, отоспались, а сегодня никакой тебе свадьбы. Все разъехались. Один я оказался из Алма-Аты. Друг отца невесты. Он и позвал. Так я целый день в одиночку пью. Ненавижу короткие праздники. А свадьба — это минимально три дня веселья! Минимально!! Горько, короче!!!

В связи с нехваткой мужа целоваться с кем попало Таня не решилась, но бурные овации и возгласы типа «счастья вам и детей побольше!» всё равно носились ещё минут пять по большому залу ожидания. Только спортсмены-лыжники не кричали и не пили. Стояли молча позади всех и улыбались. Но песни пели со всеми. Такой хор получился слаженный, хоть на конкурс республиканский его посылай в полном составе.

Тут во входной двери зала возник большой мужчина лет сорока с хвостом. Он был одет в лётную форму и имел военный планшет, переброшенный на ремне через плечо.

— Внимание! — крикнул он. — Умолкли все! Я второй пилот вашего самолёта Горюнов. У меня есть для всех не очень приятная новость. Нам разрешили взлёт и потому я прошу всех идти в автобус, который повезёт вас к трапу.

— Так прекрасная новость! — обрадовался тренер лыжников. Значит перед соревнованиями ещё и поспят пацаны мои. Нам выигрывать надо.

— Ну, я не до конца сказал, — Горюнов поправил на себе шапку с длинной металлической эмблемой «аэрофлот» спереди, там, где под шапкой лоб. — Не шибко радостная новость, потому как непогода в Алма-Ате ещё хуже становится. Можно сказать — почти не видно полосы посадочной. Буран жуткий. И ветер боковой пятнадцать метров в секунду. То есть существует реальная перспектива того, что нам сесть не дадут и пошлют в Караганду.

— А как же Алма-Ата взлёт разрешила? Они что, дурные там, с мозгами у них беда? — крикнул улетевший в ботинках на три размера больше учёный Коля Журавлёв. Один из двух самых молодых докторов наук в СССР. — Мы против такого разрешения! Кто меня поддержит, товарищи?!

— Поддерживаем! — закричали все, даже те, кто не летел, а провожал молодых мужа с женой.

— А вы тут на кой хрен? Командир корабля у вас голоса не имеет? Возразить стесняется? Так в шею его гнать! — оторвался от бутылки и сала мужичок в тулупе, поднявшийся с газеток. Он громко шарахнул сорванной с головы шапкой об пол и пробубнил что-то матерное, но, что хорошо, неразборчиво пробубнил.

— Над нами начальство, — сказал грустно пилот. — Пишите ему коллективное заявление, что вы отказываетесь лететь в нелётную погоду в связи с большой опасностью для жизни. И будете жаловаться в Москву, если вас не послушает наше руководство.

— Ну, напишем! — крикнула одна женщина интеллигентного облика. Учительница, по виду. — А как бумагу передадим?

— По факсу телефонному передадим. Здесь в аэропорту есть, — летчик достал бумагу из планшета и авторучку. — Кто писать будет?

— Я напишу, — Коля Журавлёв взял бумагу и лист уложил на засыпанный обрывками билетов стол регистрации. — Я учёный. У меня грамотно получится.

— Но подписаться должны все! — крикнул Горюнов на весь зал.

— Подпишем! — вразнобой подтвердили все громко и пошли медленно к столу, где Николай творил жалобу суровую.

Сзади к Горюнову подошла стюардесса. Стройная, белокурая, в приталенном синем пальто со значком «аэрофлот» на груди.

— Руководитель полётов Лопатин только что позвонил диспетчерам и взлёт задержал на час, — тихо прошептала она на ухо Горюнову.

— Ну, мать иху! — сказал Володя, второй пилот, громко. — Всё одно жалобу отправим. А людей посадим в самолёт. Там подождём. Здесь и холодно, да и балки железные над головой клетку напоминают.

Он подождал пока все распишутся, а подписи свои оставили даже провожающие и гармонисты. Один только не расписался. Здоровенный парень в толстой спортивной куртке из команды лыжников.

— Да кто это читать будет?! — ухмыльнулся он зло. — Наше мнение большим тузам в управлении — писк комариный. Они только сами себя слышат. И то не все.

Но Володя Горюнов прочёл текст и ушел с бумагой в диспетчерскую. Туда, где факс можно отправить прямо в кабинет Лопатину.

— Прошу всех пройти в автобус и спокойно подняться по трапу, сесть на свои места. Билеты я потом проверю, — сказала милая стюардесса и первой пошла на улицу.

Через десять минут все уселись в кресла, входной люк защелкнули, потом бортмеханик включил магнитофон и в салоне стала плавать туда и обратно мелодия адажио из балета Чайковского «Щелкунчик».

Так просидели час. После чего перед кабиной пилотов загудели строгие мужские голоса, один из которых отчётливо произнёс.

— Приказать Лопатину разрешить взлёт кроме меня никто из вас не сумеет. А я сумею. Пока долетим — не будет никакого бурана. И ветер сдохнет. Это ж Алма-Ата. Погода может через каждые полчаса меняться.