Нечеловеческий мир

- Послушайте, Грэшем, - горячо сказал он. - Я не знаю, что с вами случилось. Признаю это. Энцефалограмма была... озадачивающей. Ваш мозг испускает волны, которые раньше никто не регистрировал. Теоретически, возможны некоторые удивительные вещи. Например, радио не должно принимать переданные волны, но оно принимает их. И телепатия теоретически возможна. Думаю, ваш мозг немного изменился вследствие того, что оказался слишком близко к эпицентру атомного взрыва. В человеческом мозгу есть скрытые способности, новые чувства, о которых мы мало что знаем.

- Кажется, для этого вам нужно придумать новые слова, - сказал Грэшем, когда Блэк запнулся и прервался. - Мне без разницы, как называется то, что со мной произошло. Я снова вижу. Не глазами. Но вижу.

На секунду Грэшем затих, и Блэку показалось, что на лице слепца появилось восхищение, словно он смотрел на нечто более прекрасное, чем когда-либо видели глаза человека. Когда Грэшем заговорил, его голос тоже оказался полным восхищения.

- Я вижу! - повторил он будто самому себе. - Неважно, что случится дальше. Нечто живое, разумное и... и полное отчаяния рядом со мной. Я вижу его глазами. Его мысли слишком иные, чтобы их можно было понять. Оно пытается мне что-то сказать, но не может. И мне без разницы. Мне важно лишь то, что я могу видеть, и что именно я вижу. - Грэшем замялся. - Как красиво, - пробормотал он. - Всю свою жизнь я любил красивые вещи. Вот почему вы нашли меня здесь, в тропиках, подальше от городов и противной мне цивилизации. А теперь! - Он тихо засмеялся, и его голос изменился. - Если бы я видел ваше лицо, то не говорил все это, - сказал Грэшем. - Но я не вижу его, поэтому говорю, что чувствую. Красота - единственное, что имеет значение, и в каком-то смысле я рад, что так случилось, если я и дальше смогу видеть... подобное.

- Подобное чему? - Блэк напряженно подался вперед. - Расскажите мне.

Грэшем покачал головой.

- Не могу. Не существует слов, чтобы описать это.

Некоторое время они сидели молча, Блэк хмурился и глядел на восхищенное, слепое лицо перед ним, Грэшем смотрел сквозь повязки, с помощью глаз другого существа на то, о чем он не мог рассказать.

Вдалеке, что-то сверкнуло на поверхности воды, перевернулось в воздухе и исчезло снова.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ утро, Грэшем не проснулся. Блэк подумал, что это каталепсия. Пациент лежал неподвижно, его сердце билось слабо, а дыхание почти остановилось. Пару раз по его лицу пробежало какое-то движение, и он вздрогнул. Но это и все. Долго лежал он в таком полуживом состоянии.

Но Грэшем был двукратно, троекратно - стократно - жив в каком-то другом месте.

Это начало происходить с ним незадолго до рассвета, как показалось ему после. Вначале он почувствовал, как что-то тянется к нему. Его внутреннее зрение продолжало видеть проблески, а затем резко захлопнулось, как створка камеры. Появилась мысль, бьющаяся о преграду, пытающаяся достучаться до него. Но она была слишком чуждой, и не могла пробиться внутрь. Полусонный мозг Грэшема ничего не понимал. Он тянулся к другим разумам вокруг него, ища контакт. Птичьи разумы - искорки жизни, поднимающиеся и опускающиеся на ветру, тусклые, бесформенные клочки облаков. И разумы других животных в воде, смутные, рассекающие зеленую бездну. Но в конце он всегда возвращался к Пловцу.

И наконец, Пловец, наверное, понял, что не может общаться с человеком, понял, что остался лишь один выход. Нужно было показать, что он хотел сказать. И сделать это можно было только одним способом.

Так что он поплыл вниз, к жемчужному свету заката, где море и небо это огромные пустоты, а «Альбакор» - маленький темный силуэт вдали, где было спрятано тело Грэшема, спящее, пока его разум опускался на дно вместе с Пловцом, в непостижимые глубины.

Вниз и вниз, в огромные бездны под атоллами, где под водой может скрыться даже Эверест. Пловец может измерить их глубину, поскольку он не человек. Разумный - да, но совершенно не похожий. Жизнь под водой следует иному курсу, нежели наземная жизнь. И подводные города тоже должны быть совершенно другими.

Грэшем никогда не знал, что такое свобода от телесной оболочки. Он разделял с Пловцом физические ощущения движения в поддерживающей среде, в которой мог двигаться в любом направлении. Это было так странно, мощное тело на время приютило его разум, но он понятия не имел, как оно выглядит.

Также были ощущения неописуемого различия с этим существом - гладкой, плывущей, взрывающейся резкими толчками мышечной тяги, пока он двигался вниз. И вместе с погружением постепенно пропадал ноющий, надоедливый дискомфорт. Раса Пловца жила на больших глубинах, и давление постепенно стало для него комфортным. Снова тело Пловца начало ощущаться, как его собственное, и это глубокое, чувственное удовольствие заставило его поплыть вниз сложным путем, как птица играет в своей стихии, или дельфин резвится в волнах.