Нечеткое дробление

– Но разве маленькие черные дыры не распадаются со временем в ничто?

– Так и есть! Именно потому мы стараемся разрастить маленькие дыры в большие и тем самым сохранить их существование. Там мы можем спокойно сидеть и впитывать всю информацию, которая течет к нам сквозь горизонт событий. Это потрясающе!

Таким вот образом я снял с плеч заботу о том, что своим исчезновением уничтожу всех кальвиний, положив начало первородному Большому Взрыву. Это все решило. Взрыв рано или поздно все равно произойдет, верно? И к тому времени мне лучше сделать отсюда ноги!

Но прежде чем я успел что-либо предпринять, Калипсо устроила шоу.

Хотя, может быть, это шоу продолжалось уже давным-давно.

Я успел заметить только, что минуту назад спокойно говорил с Кальпурнией, а в следующее мгновение они с Калипсо уже ожесточенно сцепились, словно кошки, покатились клубком, мелькая смешением сложных узоров на поверхности. Ни дать ни взять бой двух амеб на грязевом ринге.

– Сдавайся, несносная маленькая тварь!

– Никогда, ханжа ты сволочная!

Остальные кальвинии мало-помалу, принимая одну или другую сторону, тоже пустились трепать и таскать друг друга.

Я почувствовал, как субквантовая пена начинает бурлить и вздыматься, возбужденно реагируя на эту титаническую битву ангелов. И понял, что взрыв неминуем уже в ближайшие квазисекунды.

Мысленно я сформулировал желание – четко и предельно ясно.

Перенеси меня в то место и время, где я был по-настоящему счастлив .

Ухватившись как можно крепче за свой шанс – то есть йо-йо, – я проорал:

– Счастливо вам лопнуть, девочки!

Выпало в третий раз

25 Приятные попутчицы

Вдох.

Свет.

Звук.

Запах.

Я вернулся! Я снова внутри моего знакомого поношенного тела, накрепко приклеен к ограниченному четырьмя измерениями пространству-времени какого-то роскошного, распадающегося и неидеального мира, но главное – далеко-далеко-далеко от несносных забияк-кальвиний.

– Вот что он задумал, Каль!

– Он от нас так просто не избавится, верно, Кали?

Голоса Калипсо и Кальпурнии вдруг зазвенели в моей голове, резкие и насмешливо-злобные. Похоже, кальвинии решили отложить на потом свою распрю и идеологическую вражду.

Эти попутчицы, пусть и договорившиеся о мире и ненападении, были для меня крайне нежелательны.

– Черт, вы-то как сюда пролезли? Снова сидите у меня в голове?

– Конечно нет, глупыш. Этот примитивный орган не способен поддержать существование в этом мире разрушенной симметрии столь разумных, как мы, квантовых существ.

– Не обращай внимания на мысли этого убогого мечтателя.

– Но мы связаны с его нервной системой, и приходится выслушивать эти дурацкие мысли.

– Раз уж у нас есть сюда доступ, давай подкрутим ему гайки!

– Мы сидим в струне твоего йо-йо!

Как же я сразу не догадался! Ганс объяснял мне, что космическая струна есть остаток предшествующего Моноблока. Я и сам уже догадывался о единстве структуры струны и первородной материи в Моноблоке, где был недавно, прежде чем воспользовался йо-йо (драгоценные воспоминания о жизни в Моноблоке уже начали стремительно выветриваться и таять в моей памяти).

Но мне в голову никогда не приходило, что какая-либо из кальвиний, едва я решу оттуда отчалить, сможет ухватиться за мою струну и пробраться в мою игрушку. Хотя, судя по тому, что они умеют кататься на черных дырах по волнам Большого Взрыва, путешествие автостопом на дармовщинку – их вторая натура.

– И сколько вас тут?

– Одна.

– Две.

– Десять на десять в десятой степени!

Я махнул на это рукой. Какая разница, сколько их тут? И одной слишком много. Но поскольку я слышал всего два голоса, то решил считать, что их только парочка.

Внезапно у меня явилось ужасное подозрение.

– Вы, две, – вы проникли в мой йо-йо! Теперь вы сможете управлять им, влиять на его работу?

– Ну, не совсем.

– Но можем вносить возмущения. Точно управлять невозможно из-за принципа неопределенности. Когда мы пытаемся предвидеть, все становится очень расплывчато.

– Такая ситуация для нас в новинку, понимаешь?

– Но интересно смотреть на мир холодных, пользуясь твоими ограниченными чувствами.

– Точно! Я жду не дождусь, когда мы займемся сексом!

Упоминание о моих чувствах заставило меня вспомнить о глазах и ушах.

Впервые с того момента, как покинул Моноблок, я оглянулся по сторонам.

26 В мареве дыма травки

Разглядеть что-то удалось не сразу. Я видел цвета и геометрические фигуры. Потом понял, что пытаюсь глядеть в странных направлениях, которыми больше не владею. Шесть дополнительных измерений, доступных в Моноблоке, были сжаты здесь до обычного планковского уровня.

Наконец, протерев глаза и вернувшись к нормальному зрению, я увидел – и не поверил.

Я стоял в центре большой городской площади в окружении типичных американских домов двадцатого века, разной степени запущенности и разрушения. Посреди площади бил фонтан, стояли скамейки и по-летнему зеленели деревья. Кто-то запускал змея; играл самодеятельный духовой оркестр. Этакий американский город под названием Любой... если бы не одна вещь.

Люди.