Нечисть

- А Марфа на этот случай оставила! - старушка сунула сухонькую ладонь в щель между стеной и полом и извлекала скрученные трубкой и обернутые клеенкой деньги.

Утро было тихим. Не дул по пади ветер, не баюкала волна, как-то странно присмирели мухи в доме. Робко перекликались пташки, монотонно шумела речка под окнами. Настораживала эта тишина и тем, что не слышно было пилы и топора во дворе Домового. На его двери висел огромный замок, а сам он, как сказала старушка, уехал ночью в город подыскивать жену на место изгнанной.

Вот заскрипели ржавые навесы на двери уборной. Вчерашние туристы, изгнанные с кладбища, провели в ней ночь. Они хмуро оглядывались, грозно горбатились и раскуривали сигареты, принимая страшный вид для отпугивания возможных притеснителей. Вот они взвалили мешки на плечи, став похожими на колючих морских пауков - бормашей, и побрели к насыпи.

Едва я успел отчистить папашино ружье, ко мне пришел похмельный старик и, спросив вместо приветствия: "Есть ли выпить?" - уважительно покосился на двустволку.

- У меня тоже хороше ружжо было! - пожаловался, вздыхая. - Туристы украли за ведро водки. Теперя за туннелью заяц прохода не дает, потешатся надо мной...

Известное дело, нет в лесу зверя отважней и нахальней зайца: среди всех обитателей леса только он один, как человек, рискует не по надобности, а из озорства. Но сказанному я не поверил: или мозги у старика повредились после последнего ведра, или заяц был с такой заковыркой, что уже и не заяц вовсе, а самая обыкновенная нечисть в заячьем образе.

- Ты зайца-то стрели, неча ему изгаляться... - старик приосанился и взглянул на образ в углу с видом человека, терпеливо несущего по жизни свой крест.

Я зарядил ружье одним из позеленевших патронов, завернул в лопуховый лист пару печеных рыб и отправился на охоту. Старик шел рядом и все строил козни против хитрого зайца:

- Ты сперва спрячься. А я за туннелю выйду, будто просто так, с ним поперепираться. Тут ты из-за моей спины, тихим шагом крадучись, подойди и пальни... Пусть знат, как дразниться... Ишь какой пересмешник выискался!

- Будто он тебя там ждет? - недоверчиво поглядывал я на старика.

- Как ружжо украли, он всегда там сидит! К чему бы?

Мы прошлись по старым шпалам вдоль берега моря. Из-за поворота открылся портал тоннеля, обросший зеленью берез. Был он выложен из серого камня умелыми человеческими руками и с таким искусством, что казался нерукотворным и ничуть не портил вид берега с лесом и скалами.

Мы вошли в темный портал, из тоннеля повеяло сыростью, мазутом и гарью. Тьма сгущалась, пока из-за поворота не показался свет. Старик вышел, щурясь от солнца, глянул на гору, ухмыльнулся и подмигнул, обернувшись ко мне. Все еще не доверяя ему, я все же взвел курок и крадучись вышел следом. На камне под обгорелым комлем березы сидел здоровенный заяц и прядал ушами. Увидев меня с ружьем, он скакнул в сторону, но я выстрелил, и вокруг зайца поднялось облачко пыли. Заяц с верещанием подскочил на месте и скрылся в кустах.

Старик завопил, выдергивая клок волос с затылка:

- Промазал, козий глаз! теперя ишши пташку в небе! - Он махнул на меня рукой и повернул к деревне.

Я поднялся на гору, под которой проходил тоннель, надеясь здесь найти недостреленного зайца. Побродив по лесу и не встретив ни зверя, ни птицы, ни нечисти, стал спускаться к деревушке по причудливым скалам, заросшим мхом и кустарником. Пылающая синь моря сверкала подо мной, в небе приветливо светило полуденное солнце. В далекой дали, за горизонтом, чуть виднелись дымящие трубы. А если напрячь слух, можно было услышать утробное урчание города. Но он был далек, а ветер дул с севера, не поднимая волны, поплескивая ради забавы морской рябью по утесистым берегам: "Баю-баюшки-баю!"

Под эту песню с вершины горы я любил всех живущих внизу. А там с ведром воды от речки шел лесник в сырых штанах. Он тяжело передвигал ноги, то и дело останавливаясь, отдыхая и почесываясь. Я закинул ружье на плечо, сбежал вниз, подошел к нему.

- Давай-ка помогу по-соседски! - подхватил ведро.

Лесник метнул на меня колючий, медвежий взгляд. Неуклюже переставляя ноги, зашагал к своему дому, указывая мне путь.

- Что с ногами-то? - спросил я на ходу.

- Полиартрит, - поглядывая настороженно, отвечал он.

- Зачем же в воду лезешь? Еще хуже застудишься.

- А чтобы вылечить. В цивилизованном мире давно лечатся стрессами...

Я ничего не понял из его слов, пожал плечами, оглянулся. Он слегка подобрел и был не против, чтобы я вошел в его дом, увешанный сучками, пеньками и рогами. В углу в дорогом блистающем окладе висела большая икона. Побаиваясь поднять на нее глаза и желая быть принятым за человека, я зажмурился и приложил щепоть ко лбу... Ничего. К животу - пронесло... И в плечи не ударило.