Нечисть

— Прекрасно, — он повернулся к Боравику, который все ещё лежал, распластавшись на полу.

— Барерис! — старик запнулся. — Мальчик мой! Ты… ты не мог делать такие вещи раньше.

Ну, по правде говоря, он и правда не мог. Все время, сколько Барерис себя помнил, он весьма ловко обращался с магией, которая всегда неявно присутствовала в музыке, но именно во время его странствий это умение развилось в по-настоящему сильный талант. Опасности, которым он подвергался, пытаясь поймать удачу за хвост, требовали, чтобы он либо стал более сильным бардом и искушенным мечником, либо погиб.

Но сюда он пришел вовсе не для праздной болтовни.

— Я видел Раля, — сказал он. — Он пытался рассказать мне, что случилось с Таммит, но он был либо слишком расстроен, чтобы объяснить мне подробности, либо вообще не понял, что произошло. Ты расскажешь мне все.

Боравик сглотнул.

— Это была полностью её идея. Мне бы такое даже и в голову не могло прийти.

— Будь ты проклят! — прорычал Барерис. — Просто расскажи мне, или я своим голосом вышибу глаза из твоей башки!

— Хорошо. Мы… мы задолжали. Много. Плохим людям.

— Ты имеешь в виду — ты задолжал.

Это было просто невероятно. Боравик был умелым гончаром, по крайней мере, когда-то. Ему ничего не мешало наслаждаться мирной и обеспеченной жизнью, но, когда его жена умерла, рожая Раля, и стало окончательно понятно, что ребенок слабоумен, он запил; а когда он пил, он играл.

— Иди своей дорогой, — произнес Боравик с мрачными нотками в голосе. Чтобы посмотреть на реакцию Барериса, он слабо дернулся, а затем неуклюже встал на ноги. — Ну я делал долги, но банда Белого Ворона собиралась избить нас всех до полусмерти, если я не заплачу. Ты помнишь, что они за типы.

— Продолжай.

— Ну, ты же знаешь Раля, работать он не может. Я-то могу, да кто ж меня теперь наймет. Таммит имела работу, но, с её платой подмастерья, денег было все равно недостаточно. Время истекало, и тогда она решила, что, чтобы спасти нас всех, она должна… продать себя.

— И ты с этим согласился. Ты позволил собственной дочери попасть в рабство.

— И как мне было остановить её, если никто из нас не мог придумать другого выхода? Может, в итоге для неё все не так уж и плохо сложится. Она хороший гончар. Хороша как мастер, пусть не проработала достаточно долго, чтобы заслужить свой медальон. Кто бы её ни купил, он точно получит выгоду от её умений, — или её красоты, подумал юноша и постарался выкинуть из головы те образы, что рисовало ему воображение. — Может, её хозяин даже позволит ей оставлять себе какую-то долю денег, которые она будет для него зарабатывать. Может, через какое-то время она сможет даже выкупить свою свободу…

— Довольно этого лепета! Будь ты проклят, я же дал клятву вернуться домой с достаточным количеством денег, чтобы обеспечить Таммит всем, чего бы она ни пожелала.

— Откуда нам было знать, что это произойдет в этом месяце или даже в этом году? Откуда нам было знать, что ты вообще жив и ещё питаешь к ней какие-то чувства?

— Я… понятия не имею, в любом случае, это неважно. Когда Таммит продала себя?

— Десять дней назад.

Десять дней! Барериса с ума сводила мысль, что, если бы он решил расстаться со своими товарищами чуть раньше, то смог бы попасть на другой корабль и, возможно, прибыть вовремя, чтобы предотвратить случившееся.

Но и этот срок все же обнадеживал. Тэй был большим и многонаселенным государством, владеющим десятками тысяч рабов, но, если Таммит рассталась со своей свободой так недавно, может быть, ещё есть возможность её отыскать.

— Я собираюсь найти Таммит и вернуть её домой, — произнес Барерис, — Ты же — убирайся отсюда и не смей возвращаться обратно. Используй те деньги, которые твоя дочь дала тебе, чтобы расплатиться с Белыми Воронами, и заботься о Рале так, как она бы хотела. Если я вернусь и застану тебя пьяным или спустившим всё на игру, то, клянусь арфой Милила, я тебя на куски порежу.

Вздохи и нечленораздельное бормотание спящих рабов не были особенно громкими, а запахи их немытых тел — совсем уж невыносимыми. Лежа между ними, Таммит Ильтазиарра подозревала, что заснуть ей мешали только страх и печаль. В любом случае она бодрствовала и поэтому таращилась наверх в темноту и гадала, что было бы, если бы она произнесла слова, жившие в её сердце шесть лет назад.

«Мне не важно, есть ли у нас деньги. Ты — единственное, что мне нужно. Оставайся в Безантуре и женись на мне сегодня же».

Послушал бы её Барерис в этом случае?

Она никогда не узнает, потому что не произнесла этих слов ни тогда, ни когда-либо ещё. Как бы она могла — чувствуя, что творится в его сердце? Он сказал, что ему нужно уехать ради их будущего, и он не имел в виду ничего иного, но ведь он действительно хотел уехать, хотел увидеть другие страны и чудеса и доказать, что он — человек, которому не страшны обычные опасности и поэтому достойный великой награды за свои дела.