Нечисти (сказка-война)

– Мама, да мама же! Что с тобой, что случилось?

– Где… конверт…

– Да вот же он, ты же его в руке держишь! Дай, дай я его открою… Ты хорошо себя чувствуешь? Мам, в чем дело?

Волосы опустились на плечи, взгляд стал осмысленным, только плечи женщины сгорбились да часто-часто закапали слезы на фартук.

– Все в порядке, Лешуня, не трожь, я сама…

Женщина хищно полоснула край конверта краем указательного пальца, сунула щепоть в разрез и извлекла две бумажки: железнодорожный билет и крохотный лоскуток бумаги. Леха сконцентрировался – откуда только прыть взялась – и встроился в материнский взгляд: на бумажке единственное слово: «Пора».

– Что это, мама?

– Это билет на твое имя в Псковскую область, деревня Черная. Сегодня поедешь. Сейчас я тебе вещи соберу.

– Какие еще вещи, и почему это я должен туда ехать? Мам, и вообще – что за чертовщина происходит? Ты мне можешь объяснить человеческим языком?

– Сейчас, сейчас, Лешенька, я… чтоб не забыть… Кладу костюм, вот этот, черный, брюки и пиджак на месте погладишь… Вот голова кругом, ничего не соображаю…

– Сядь, не суетись, мам… Сядь, ты обещала объяснить. – Леха привычным усилием потянулся к материнским эмоциям, чтобы прозвонить, перехватить управление, погладить – нет, словно на сейф наскочил, даже вроде как головой ушибся…

– Леша, оставь свои фокусы, ты вообще уже маму за дурочку держишь. Я твои хитрости еще с пяти лет раскрыла, да тебе не говорила, расстраивать не хотела. Черный костюм – на похороны, дядю Петю провожать будешь.

– Так он – что, уже?…

– Нет, сегодня к ночи умрет. Вот горе-то… Ты не думай, мне не его жалко.

– А кого?

– Тебя, да себя, да дядю Сашу.

– Не понял?

– Поймешь. Почему не ешь, сколько тебе супу?

– Не хочу я никакого супу! Мама, что происходит? Черт возьми!

– Возьмет, теперь его сила. Ты зачем его зовешь? Торопишься?…

Леха встал, решительно взял мать за плечи:

– Не, мам, я этот дурдом не приемлю. Давай так: ты сядь, успокойся, я буду есть суп… Когда поезд? Ага, сто раз успеем. Я буду есть, а ты меня просвещать, чтобы я тоже все начал понимать. Дядя Саша, как я понимаю, мой неизвестный батюшка, да?

– Нет. Твой отец – дядя Петя, чтоб ему… Ой! Нет, нет, я не то хотела сказать… Земля ему… Это твой биологический отец, и отчество у тебя верное, Петрович… Как суп?

– Вкусный, очень вкусный. Мам, давай глаза в глаза?

Мать слабо улыбнулась: это была их старинная с сыном игра и обычай – смотреть друг другу в глаза, когда кому-то из них горько и плохо; если смотреть не отрываясь и думать доброе – весь мир отодвигается вдаль, а все его невзгоды и боли не могут пробиться за ограду, сотворенную двумя любящими душами…

– Давай, ты хорошо придумал… – Посмотрели, помолчали… Боль, страх, недоумение, предчувствия улеглись, застыли по ту сторону барьера. Часы словно бы перестали тикать, мамины слова, одно за другим, вместе выстраивали живые картины. Леха видел…

Одна тысяча девятьсот семьдесят шестой год вполне удался, чтобы считаться годом Черного Дракона: тяжко было земле, исходила она болью и бедами. Террористы убивали спортсменов, горело все Подмосковье, профессор Горбацкий рассыпал неуды без счета и дуры-отличницы выли по ночам в тощие общажные подушки, прощаясь с мечтами о далеком красном дипломе. Ленка, окончательно осиротев в прошлом году, жила одна, в однокомнатной квартире, получая невесть откуда пятидесятирублевое пособие, сорокарублевую студенческую стипендию и семидесятирублевую зарплату ночной сторожихи – детский сад был тут же, под окном, в десяти метрах от парадной. Ей было девятнадцать лет, не красавица и не дурнушка, лицо очень уж круглое и при скромных пятидесяти двух килограммах общего веса словно бы толстое, но – ленинградка, отдельная жилплощадь, достаток, студентка, комсомолка – как тут без жениха? И все же не только жениха не было, но и даже любовника. Девятнадцатилетняя Ленка была, как говорится, девушкой и почему-то очень этого стеснялась. И фамилия у нее была, как у члена Политбюро, и фамилия ее стесняла.

Все началось с Сашки Честнова, Чета, ее однокурсника. Сашка приехал из глухого Зауралья, жил неизвестно где, учился кое-как, но девицам нравился и этим пользовался предельно широко. Второкурсники сдали сессию и стали третьекурсниками. По этому поводу в общаге на Мытне, на Петроградской стороне, устроили грандиозную пьянку с танцами, впрочем, мало заметную на фоне всех остальных пьянок, которые полыхали у дипломников, юристов, студентов-спортсменов… В третьем часу ночи Лена, видимо, обалдев от выпитого, собралась домой, а Чет не без задней, естественно, мысли взялся ее проводить. Для темноты и скорости шли дворами, Чет все время норовил притиснуть опекаемую, но она, сама не зная зачем, упрямо отпихивала наглого Чета.

– Далеко еще, Лен?

– Да рядом уже должны быть. Темно. Надо на свет выйти и ориентироваться. Но я тебя не приглашаю, учти.

– А я и не настаиваю. Только воды попью и уйду.

– Я тебе на лестницу вынесу.

– Там видно будет…

Вдруг они остановились возле полуподвала, и поняла Ленка, что должна она зайти в эту дверь, обязательно должна туда зайти.

– Подожди, Чет, я сейчас…