Нечто из дерева

– А-а, Пинкни, – приветствовал меня он, – вас, конечно, привели сюда эти мои любопытные рецензии…

– Не совсем, – уклонился я. – Признавая, что любая критика вытекает из личного мнения, вы свободны писать все, что вам вздумается, коль скоро вы искренни. Но кто такие, к дьяволу, эти ваши Ахапи и Ахмноида?

– Я сам бы хотел это знать.

Он сказал это настолько серьезно, что в его искренности сомнений у меня не возникло.

– Но я не сомневаюсь, что они существовали, – продолжал он. – Так же, как и в том, что Великие Старые, по всей видимости, обладали в древнем фольклоре каким-то положением.

– Так как же вы на них ссылаетесь, если не знаете, кто они такие? – не выдержал я.

– Этого я тоже не вполне могу объяснить, Пинкни, – ответил он, озабоченно нахмурившись. – Но я попытаюсь.

И он пустился в не очень связный рассказ о некоторых вещах, случившихся с ним после того, как я нашел для него в Портленде резьбу с изображением странного осьминога. Не проходило ни одной ночи, когда бы во сне ему не являлось это существо – либо непосредственно и близко, либо смутным ощущением где-то на краю сна. Ему снилась места под землей и города на дне моря. Он видел себя на Каролинах и в Перу; во сне он бродил в полнящемся легендами Аркхаме под подозрительными домами с остроконечными крышами; на странном морском судне он плыл куда-то за пределы всех известных океанов. Резьба, как он это знал, была лишь миниатюрой, ибо само существо представляло собой громадную массу протоплазмы, способную изменять свою форму мириадами способов. Его имя, говорил Уэктер, было «Ктулху», его владениями – «Р'лаи», жуткий город глубоко под Атлантическим океаном. Существо было одним из Великих Старых, которые, как гласило поверье, стремились из иных измерений, с далеких звезд, из морских глубин и тайных уголков пространства к новому установлению своего древнего господства над Землей. Существо появлялось в сопровождении аморфных карликов, явно недолюдей, которые выступали перед ним, играя на странных трубах музыку, не сравнимую ни с чем. Очевидно, что резьба, созданная в очень древние времена, – весьма, вероятно, задолго до того, как человеком были оставлены какие бы то ни было записи, но уже после наступления зари человечества, – мастерами с Каролинских островов, была «точкой соприкосновения» нас и чуждого нам измерения, населенного существами, которые искали возвращения к нам.

Признаюсь, я слушал это с некоторым недоверием, заметив которое, Уэктер резко оборвал свой рассказ, встал и перенес деревянную резьбу с каминной доски себе на стол. Он развернул ее ко мне.

– Теперь посмотрите на нее внимательнее, Пинкни. Вы видите какую-нибудь разницу?

Я тщательно исследовал вещь и в конце осмотра объявил, что никаких изменений в ней не вижу.

– А вам не кажется, что вытянутые от лица щупальца… ну, скажем, «более вытянуты»?

Я ответил, что не кажется. Но, говоря это, я уже не был так уверен. Часто предположение порождает сам факт. Удлинились они или нет? Я уже не мог этого сказать. Я и теперь не могу этого сказать. Но ясно одно: Уэктер верил в то, что щупальца вытянулись. Я заново осмотрел резьбу и вновь ощутил свое давнее странное отвращение от сходства скульптур Смита и этой причудливой вещи.

– Так, значит, вам не кажется, что концы щупалец приподнялись и вытянулись немного вперед? – настаивал он.

– Не могу этого сказать.