Недалеко от Земли

Рушились и создавались миры. Колоссальной мощи взрывы раздирали гигантские звёзды и рождали океаны немыслимых энергий, уничтожавших всё вещество в пределах досягаемости. Сжимались в невидимые точки гигантские области пространства, перетекая в другие невообразимые измерения. Расслаивалась, вырождалась и преобразовывалась в нечто совершенно запредельное межгалактическая материя. Атомы вырастали до размеров Вселенной и принимали конфигурации, смысл которых разум уже не мог воспринимать, отчаянно цепляясь за остатки приобретённых на протяжении жизни знаний, тонувших во всём этом многообразии. Пересекались, переливаясь друг в друга, бесчисленные призрачные структуры Мироздания, пронизываемые бесплотными нитями, связывающими всё и вся. И множество живых, источающих доброжелательность душ (именно душ, или сутей, или как их ещё можно определить — в человеческом сознании не существовало подобных понятий) следило за этими процессами, вмешивалось в них, принимало активное участие в актах всеобщего творения и посылало ощутимые совсем уж на грани восприятия импульсы куда-то в бесконечность и вместе с тем вовнутрь себя, общаясь с тем, что было везде и всегда. А это самое «везде и всегда» бесстрастно принимало информацию, перетасовывало её в соответствии с какими-то своими представлениями и вносило соответствующие коррективы в ткань Мироздания. Никакие слова и образы не годились для описания внезапно затопившей разум лавины ощущений.

Это было как шокирующий удар наотмашь по незащищённому и неподготовленному человеческому сознанию, и мозг Вивьен мгновенно закуклился и сорвался в спасительное небытие.

* * *

Изнуряющий процесс поднимания налитых свинцом век, казалось, растянулся на целую вечность. Потом в узкой щели поля зрения появились две смутные, склонившиеся над ней фигуры. Постепенно, по мере возвращения чувствительности, фигуры начали обретать объём и чёткость, и Вивьен узнала растерянно и пристально её рассматривающих Терехова и Ли. Взгляд её, наконец, окончательно сфокусировался, и она увидела приближающегося, уходящего головой в невиданные выси Бородина. Зрачки опять стали расширяться, и она еле слышно прошептала, пытаясь поднять руку и указать на физика пальцем:

— Это он… Он разговаривал с Богом…

С трудом расслышавший последние слова Слава недоумённо взглянул на Бородина и, повернувшись к Терехову, спросил:

— Что она сказала?

— Она сказала, что Андрей разговаривал с Богом, — нахмурившись, сообщил биолог.

Бородин грузно присел на корточки, потом встал на колени и, наклонившись к Вивьен, успокоительно прогудел:

— Всё хорошо, девочка, и всё будет хорошо. Богу сейчас не до нас, он решает другие проблемы. У него они свои, а у нас пока совершенно иные. И давай-ка не будем нервничать, а во всём спокойно разберёмся. Возьми мою руку и постарайся встать.

Физик протянул огромную лапищу, в которую Тараоки робко вложила свои хрупкие, сразу же утонувшие в ней пальчики, и осторожно потянул её на себя, другой рукой обхватывая женщину за талию.

— Вот так, — приговаривал он, — вот и славненько. Сейчас мы присядем на диванчик и немного придём в себя. Посторонитесь-ка, ребята, не видите, что ли, — даме нужно больше простора и кислорода… Вот так… Удобно ли тебе, девочка?

— Можно подумать, — слабо улыбнулась Вивьен, — что это вы психолог, а не я.

— Всем нам изредка приходится быть психологами, — тихо ответил Бородин и тут же обратился к Ли. — Слава, ну, сколько можно стоять, вытаращив глаза! Подай-ка леди минералки!

Ли как ветром сдуло. Он моментально оказался у холодильника, вытащил из него запотевшую бутылку «Нарзана», схватил со стола стакан и рысью вернулся обратно, не забыв по пути добавить мощности кондиционеру. Как по волшебству, наполненный шипящей жидкостью стакан оказался в руке у Тараоки. Один Терехов не принимал участия в начавшихся передвижениях. Он так и застыл на прежнем месте, отсутствующим взглядом скользя по участникам мизансцены и, видимо, делая какие-то свои выводы.

— Спасибо, Слава! — сказала совсем уже оттаявшая Вивьен. — Эх, мужчины! Всегда бы вы были так предупредительны.

— Ну, не всегда же при нас женщины падают в обморок, — галантно поклонившись, молвил Бородин, — а то бы у нас была возможность поупражняться.

— Типун тебе на язык! — проворчал Ли. — По мне, так лучше б этого не было вовсе.

— Чего? — изумилась Вивьен. — Предупредительности?

— Обмороков, — смутился Слава, — всего лишь обмороков! А вообще-то, — он тут же взял себя в руки, — теперь, когда всё уже позади, хотелось бы услышать из первых, так сказать, уст, чем именно вызвана ваша столь удручающая реакция, сударыня?

И тут Тараоки опять привела окруживших её мужчин в замешательство. Им очень отчётливо показалось, что она изучающе посмотрела одновременно на всех сразу. Взгляд был проникающим и вызывал ощущение некоего дискомфорта.