Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Думая так, Игнат не мог тогда проехать Калугу, не мог не встретиться с друзьями и не передать им, какие важные задачи поставил перед партией ЦК.

Да, это было всего несколько дней назад. А теперь в Калуге хозяйничают казаки…

Что ж, правительство первым объявило войну, первым нанесло удар. Надо не дрогнуть и собрать все силы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Так был устроен Брянский железнодорожный узел, что поезда московского, киевского, гомельского, орловского и льговско-курского направлений сначала приходили на станцию Брянск-Льговский, а затем перегонялись на пути Риго-Орловского вокзала. Вблизи Льговского вокзала находился и воинский городок. Там были расквартированы полки двадцать третьей пехотной бригады, которая, как и двадцать шестая, калужская, подлежала расформированию.

На Льговском вокзале ревком разместился в комнатке дежурного по станции. Так было сподручнее — все сведения о движении поездов поступали сюда.

О том, что предпринимают каратели в Калуге после разгона Совета, известий пока не было. Тем не менее в паровозной и вагонной мастерских собрались бригады осмотрщиков подвижного состава, патрульные команды гарнизона и отрядов Красной гвардии.

В углу дежурки, стараясь говорить полушепотом, чтобы не мешать, что-то уточняли между собой ответственные за свои подразделения — вихрастый слесарь вагонного депо Семен Синичкин, рядовой Панфилов, еще летом из команды выздоравливающих оказавшийся в двести семьдесят восьмом полку, молодцеватый прапорщик Виктор Григорьев и Семен Панков. Встречаться им было не впервой. В недавние корниловские дни именно здесь они создали свои команды по проверке эшелонов. Солдатские и красногвардейские патрули проверяли проездные документы, а тем временем слесаря-осмотрщики исследовали состояние подвижного состава. При малейшем подозрении патруль давал сигнал слесарям, и те объявляли вагоны неисправными. Ссылки на аварийное состояние букс или лопнувший бандаж колеса оказывалось достаточно, чтобы эшелон загнать в тупик и уже там основательно, без спешки выявить политическое лицо воинской части.

Двести семьдесят восьмой полк Игнат знал особенно хорошо. Рядовые Виноградов Иван Максимович и Карл Балод, а также прапорщик Виктор Григорьев, с которыми он познакомился в день своего приезда в Брянск, служили как раз в этой части.

Ничего не было удивительного в том, что полк первым в гарнизоне решительно перешел на сторону большевиков. Многие из его солдат, в том числе Виноградов, успели хлебнуть на фронте такого лиха, что сразу поняла, кому нужна война и за что она ведется.

Иван Виноградов призван был из Москвы, где уже с десяти лет начал служить мальчиком-учеником кондитера. Со стороны могло показаться — не жизнь, а малина: конфетки, пирожные, прянички разные… Однако сладости те горькими оказались: двенадцать часов у горячих печей до соленого пота, а к тому же еще на побегушках — то отнеси, это принеси… Но все же выбился в люди — почти подмастерьем стал, только пришел срок — и забрили в солдаты. С начала войны — в двадцать восьмой Полоцкий пехотный полк и — трепка у озера Нарочь.

Сколько полегло там русских ребят… Но обидней всего, что побил их немецкий полк, которым командовал полковник Штубендорф. Мать родная, так командир двадцать восьмого — тоже полковник барон Штубендорф! И не однофамильцы, братья они двоюродные. Только один кайзеру служит, другой — русскому царю. Вот и сошлись…

Однако не два барона-полковника меж собою схватились, а серая скотинка — с зеленой (это по цвету солдатских шинелей обеих армий) и ну колошматить друг друга по велению братцев и их хозяев — немецкого кайзера Вильгельма и российского царя Николая Второго.

Жалкие ошметки двадцать восьмого полка в самом начале семнадцатого года отвели в Брянск на переформировку — заново готовить пушечное мясо в запасном полку под номером двести семьдесят восемь.

В бараках на Льговском поселке таких запасных полков насчитывалось уже четыре, и с утра до ночи — на плацу муштра.

За малейшую провинность начальник учебной команды штабс-капитан Санютич-Курачицкий отправлял под ружье с полной выкладкой на десять часов. Амуниции не было, так в вещмешок клали пуд битых кирпичей. Под их тяжестью стой как истукан, «ешь глазами» начальство.

Старшим писарем в полку оказался Карл Балод, из латышей. Поначалу не знали, что он большевик, а Балод уже приглядывал солдат: кто чем дышит, и подбирал из них писарскую команду.

Санютич-Курачицкий — казнокрад, каких свет не видел, а ведомости на продукты через руки Балода проходили. Штабс-капитан боялся, как бы старший писарь о его проделках по начальству не донес, потому все просьбы исполнял: каких солдат в писари перевести.

Так к Балоду и Виноградов попал. Узнал Карл, что этот рослый солдат тоже на фронте стал большевиком. Вдвоем быстро связались с Бежицей, познакомились с Прохановым и Александром Медведевым, стали у них листовки доставать и в казармы приносить.