Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Первый учитель и первый революционер, который вошел в его жизнь… Где он сейчас, Алексей Федорович, почему с той самой поры, как вышли из тюремных ворот, не подает о себе вестей? Говорили, уехал на родину в Подмосковье. Может, искал его, Игната, да где было найти, когда обрывались следы… Встретил еще в апреле Кубяка — он ведь тоже скрывался под Питером, в Сестрорецке, жил одно время в подполье вместе с Калининым Михаилом Ивановичем…

Наверное, как и Кубяк, обнаружится однажды и Павлов. Вот ведь и Груня возвратилась домой, и еще одна весточка — тоже сегодня — пришла из Саратова, от гимназиста-старшеклассника Федора, сына учительницы, где Игнат одно время жил. Приглашает в гости, сообщает, что сохранил оставленный Игнатом том «Капитала»: «Может, за книгой приедете, если в отпуск не намерены?..»

Ах, Федя, Федя, чистая, светлая душа! Сколько спорил с ним о жизни, искусстве, литературе. В саратовскую тюрьму Федор писал, продолжая недавние домашние разговоры: «Вы глубоко проникли в творчество Пушкина и вполне познали его, а вот за Чехова, Игнатий Иванович, должен заступиться. У него меньше всего тоски, печали, грусти безнадежной, просто беспросветная жизнь дает о себе знать…»

Что ж, когда-нибудь настанут времена — и за «Капиталом» можно заехать, и на Волгу вновь полюбоваться, и с Федором о Пушкине и Чехове договорить… Теперь же дел невпроворот, а тут еще школы навалил на себя, председатель губернского бюро РКП (б) и уездного исполкома…

Не хвастай. Ты ведь не из тех, кто — о себе… И школами ведаешь не один — Алксниса Якова Ивановича разве забыл? Заместитель председателя исполкома, заведующий финансовым отделом, но душа — учителя, кем и был до призыва в армию. И теперь нет-нет да просыпается в нем учитель. Это ведь его, Алксниса, затея — к нынешнему Первомаю каждому школьнику в уезде выдать по ватрушке.

Забыл еще одну должность Якова Ивановича — председатель райпродкома. Потому и выкроил из своих запасов муки на ученические подарки. Сел, сбросил свою длиннополую кавалерийскую шинель, придвинул счеты.

— Будут ватрушки, — сказал обрадованно. — А то каждый предлагал то книги, то портфели. Откуда взять? И потом я, как учитель, знаю, чему больше обрадуются…

Уселись в автомобиль и разъехались — Григорий Панков в бежицкие школы, Алкснис на Льговский поселок. Он сам в центре Брянска оделял каждого мальчишку и каждую девчонку теплыми ватрушками. Не такими они были, как самарские или саратовские калачи, а темными, наверное, пополам с отрубями, да и творога в них — кот наплакал. Но прав Яков, лучшего подарка для детворы нельзя было придумать…

Еще обрадовали учащихся — реквизировали рояли и пианино и инструменты направили в школы. Предложили Николай Павлович Швецов, бывший земец, и врач Михайлов. Удивительные люди: первыми передали школам свои собственные рояли, хотя без музыки ни дня не могут прожить!

Разве они оба тоже не первые помощники в отделе наробраза?

Недавно открылся съезд учителей уезда. Собрались в мундирах, с царскими кокардами, при регистрации щеголяли званиями: кто статский, кто коллежский или еще какой там асессор… А повод для съезда — объявить забастовку учителей.

Швецов и Михайлов в первый день стыдить их взялись с трибуны. Гвалт поднялся! Обратились к нему, Фокину: может, послушаете, чего они хотят? Послушал их и вышел на трибуну.

Начал с того, что произнес вроде бы те самые слова, которые им, бастующим учителям, хотелось услышать:

— Вы называете себя сеятелями разумного, доброго, вечного, просветителями народа, борцами против невежества. Да, разбросанные по дальним школам, многие из вас долгие годы один на один боролись с окружающей тьмой. Кто из вас не любил Белинского, Добролюбова, Чернышевского, кто не горел святыми чувствами правды, истины и справедливости! Великие тени великих борцов были всегда с вами. И какие бы тяжелые условия ни существовали в жизни, учительство всегда считало себя опорол народа…

Зал затаил дыхание. И вдруг разом вздрогнул, когда он, Игнат, произнес:

— Но вот многострадальный народ сбросил иго угнетателей, и вы, народолюбивая интеллигенция, сеятели добра и света, не нашли ничего другого, как отшатнуться от народа! Оказалось, что легче было верить в идеализированного человека труда, чем в живого, Ставшего хозяином своей судьбы. И вы, увидев живой народ, испугались. Вы, учителя, закричали: не хотим служить большевикам, не будем служить Советам! Но народная революция поставила во весь рост не столько политические, сколько социальные задачи. Именно теперь стало возможным осуществить мечты, которые выдвигали демократы прошлого. Почему же вы отказываетесь служить идеалам, в которые сами верили, к которым звали своих учеников? Отсюда вопрос стоит так: кто против народной власти, против Советов, тот против народа, тот вместе с врагами! Уверен, что в конце концов сделаете правильный выбор…

Нет, не все вернулись в свои школы, но кое-кто опомнился. Вот пачки заявлений от тех, кто хочет учить детвору: бывшие гимназисты, учителя земских школ, честные преподаватели гимназий.