Неделя до лета (СИ)

Из-за всех этих душевных терзаний Норман уснул только под утро. Точнее, у него попросту не осталось сил, и потому он отключился. Однако проспал он недолго. Его разбудил назойливый звон будильника. Сегодня он казался особенно раздражающим, буквально бил по ушам. А если учитывать, что Норман не спал всю ночь, то это и вовсе было невыносимо. Нервно вздохнув, Ратри попытался нащупать будильник рукой на тумбочке. Получилось у него это не сразу, только с четвёртой попытки. Когда же он наконец-то смог разыскать источник неприятного звука, то непривычно сильно хлопнул по нему ладонью. Будильник тут же затих, и Норман с облегчением выдохнул. Перевернулся на спину, уставился пустым взглядом в потолок. Вставать не хотелось совершенно, голова была пустой и тяжёлой, но он понимал, что нужно идти в школу. Конечно, он мог бы соврать, что ему нездоровится, и пропустить денёчек, но это было не в его принципах. Норман вообще считал ложь отвратительной и неприемлемой, поэтому просто не мог позволить себе так поступить. Тем более, в школе была Эмма, которую ему очень хотелось увидеть. Мысли о ней придали ему сил, и потому он наконец-то поднялся с кровати, после чего лениво поплёлся в ванную комнату.

В ванной он задержался около зеркала. Просто молча разглядывал своё бледное, измождённое бессонной ночью лицо. И пока он смотрел на себя в отражении, ему вдруг стало неприятно, стыдно. Он почувствовал, как в области грудной клетки нарастает злость. Она стремительно заполняла каждую его вену, каждый капилляр и сосуд. И он, кажется, даже знал, чем она была вызвана. Он злился на себя за то, что боялся. Злился за то, что такой неуверенный и нерешительный. Ведь он, в конце концов, мужчина. Он — тот, кто должен защищать, быть опорой. И сейчас, взглянув на себя со стороны, он понял, насколько же жалко выглядит. Вместо того, чтобы уже признаться Эмме в чувствах, он всё ходил вокруг да около, накручивал себя и боялся чего-то пространного, абстрактного и, возможно, даже не существующего в действительности. Как глупо.

Норман нахмурился, закусил от досады нижнюю губу. Сжал руки в кулаки, решительно посмотрел в глаза своему отражению.

— Нет, так продолжаться больше не может. Ты должен признаться ей во что бы то ни стало, и больше никаких отговорок, — твёрдо, даже как-то строго сказал он себе в отражении. Сейчас он выглядел и говорил, словно дядя Питер, который отчитывал его за какой-то проступок. Был таким же хмурым и сердитым, как он, когда ругался с папой или читал нотации ему, Норману. Но такая параллель ему даже понравилась. Всё же, не всегда дядя Питер ворчал по пустякам.

Из ванной комнаты Норман выходил в хорошем расположении духа. Сонливость постепенно проходила, уступая место бодрости. Злость и досада на самого себя придавали ему сил и решимости. Теперь Норман был уверен, что сегодня у него точно получится признаться. По крайней мере, для себя он решил, что просто не может взять и сдаться. Нет, он ведь так долго стремился к этому, так долго ждал. Он просто не мог пустить все свои старания коту под хвост. Поэтому он собирался во что бы то ни стало рассказать о своих чувствах Эмме сегодня, какие бы препятствия ни встали у него на пути. И на этот раз он пребывал в полной уверенности, что ничто не заставит его отступить. Неважно, с какими трудностями ему придётся в итоге столкнуться. Неважно, сколько неудач он потерпит. Он решил, что будет бороться до конца. Потому что это его мечта, и он обязан сделать всё, чтобы она наконец-то исполнилась. Именно с такими мыслями он бодро зашагал на кухню.

Когда Норман зашел на кухню, его отец уже был Там. Он сидел за столом и читал газету. Заметив сына, он поднял голову и улыбнулся ему. Норман улыбнулся в ответ и прошёл за стол. Когда он садился, то про себя отметил, что на кухне пахнет дымом. Видимо, здесь уже побывал дядя Питер. Норман брезгливо поморщился. Он ненавидел запах никотина. У него от этого запаха начинала кружиться голова, а горло першить. Однако его дядю это мало волновало. Как и в принципе состояние его семьи. Папа часто ругался с ним насчёт сигарет, но дяде, кажется, было всё равно. В итоге их разговоры об этом ни к чему не привели, и Джеймсу пришлось просто смириться. Нормана такой расклад не устраивал, но поделать с этим он ничего не мог. Если даже папа не смог повлиять на дядю Питера, то другие и подавно не смогут. Поэтому приходилось лишь терпеть. Радовало только то, что дядя Питер уже ушёл и теперь им не придётся выслушивать его недовольное ворчание по поводу и без, как это обычно бывало по утрам.

— Доброе утро, — пожелал Джеймс, одарив сына очередной добродушной улыбкой. Он выглядел несколько уставшим, но всё ещё бодром. Видимо, опять засиделся допоздна за работой. Норман про себя отметил это, но вслух ничего не сказал. Он понимал, что папа работал ради них всех, поэтому не смел жаловаться.

— Доброе, пап, — лишь пожелал он в ответ, и в этот момент с его губ сорвался предательский зевок. Норман мысленно выругался.