Неделя — и ты моя

— Только вот я не знаю, что ты там говорила про то, что Карина верная… да вот только она мне… не жена, к сожалению, — посмотрев в сторону, с тяжелой грустью, с которой она уже смирилась, произнесла девушка. — Не жена, — будто бы отвечая на немой вопрос, вновь сказала Глафира.

Катя, которая была потрясена подобной новостью, стала спешно соображать. Значит, Карина свободна? Значит, ей нечего стыдиться того, что она чуть ли не в присутствии Глафиры дотронулась синеглазой? На лице Кати расцвела счастливая улыбка, но продержалась недолго. Новые вопросы, безрадостные и обидные, сурово ворвались в голову девушки. Значит, Кара соврала? Но и это было не так тяжело, как последний вопрос, который больше всего потряс душу девушки. А Арсений? Катя похолодела. Ее лицо, обычно улыбающееся, по-детски невинное, теперь было словно маска. Тонкие губы были сжаты, серые глаза смотрели вперед, не видя ничего, да и вообще все лицо девушки выражало какое-то холодное осуждение к самой себе, суровую серьезность.

— Что-то случилось? — осторожно спросила Глафира, которая заметила все эти изменения.

Заметив, что Катя изменилась в лице как раз после слов девушки о том, что Глафира не жена Карине, кареглазая начала чувствовать себя виноватой. Но Катя, к которой постепенно начала возвращаться ее веселость, вздохнула и спокойно улыбнулась, а затем тихо произнесла:

— Прости, просто мысли.

Глафира, не привыкшая лезть к человеку в душу, только кивнула в ответ.

— Что с ней произошло? — наконец-то задала мучивший ее вопрос Катя.

Кареглазой не надо было повторять дважды, она поняла, о ком шла речь в этом тяжелом вопросе. Решив, что говорить все Кате не стоит, так как Карина была бы против этого, и вообще против того, чтобы что-то говорить светловолосой, — Глафира решила урезать свой рассказ, но вначале спросила:

— Почему я могу тебе доверять?

— У тебя нет причин мне доверять… — задумчиво произнесла Катя. — Но и нет причин, чтобы не доверять.

Кареглазая только вздохнула:

— Я не знаю, сколько я могу рассказать тебе, и имею ли я право вообще говорить об этом. Я уверена только в том, что сама она тебе точно вряд ли расскажет. И если ты действительно волнуешься за нее, то тебе я скажу только одно: она больна. Врачи не знают, что с ней происходит, что с ней произойдет. Никто даже не думал о том, что она очнется…

— Очнется? — безжизненным голосом переспросила Катя на автомате.

Светловолосая даже забыла о том, что нужно двигаться, дышать, моргать. Как только Глафира сказала о том, что Карина больна, словно несколько тысяч вольт прошло сквозь тело девушки. Если бы она стояла, то почувствовала бы, как почва уходит у нее из-под ног. Все стало каким-то невероятно тяжелым. Катя быстро опустила чашку с чаем на стол так, что несколько капель оказались на этом самом столе, но девушка не обратила на это внимания. Она чувствовала, что за словом «больна» кроется что-то гораздо серьезнее обычной простуды. Теперь головные боли Карины воспринимались иначе. Девушка побледнела и в ожидании продолжения слушала Глафиру.

— Она была в коме несколько лет… — нехотя произнесла кареглазая. Не потому, что не желала об этом рассказывать, а потому, что чувствовала, каким взглядом на нее посмотрела бы синеглазая, если бы узнала, что Глафира рассказала обо всем Кате.

Сероглазая молчала.

— Ей осталось… врачи говорят, что… — Глафира делала паузы. Спокойно говорить о том, что Карине, в лучшем случае, осталось жить несколько недель, она не могла, было невыносимо тяжело.

— А давай, когда она проснется, сделаем ей сюрприз? — неожиданно произнесла Катя.

Глафира подняла полные слез глаза на светловолосую.

— То есть?

— Давай испечем ей торт! — волнующимся голосом прошептала Катя.

Голос сероглазой дрожал.

— В магазин нужно сходить… — в задумчивости протянула Глафира. — Знаешь, а это ведь идея.

Кареглазая улыбалась. Она не ошиблась в том, что решила рассказать девушке правду. Встав со стула, она медленно подошла к Кате и, не говоря ни слова, молча обняла ее. Медленно, вкладывая в это всю душу, всю благодарность. Светловолосая тихо обняла в ответ. Никого из девушек в тот момент не волновало, что они знают друг друга всего-то от силы пару часов. Когда две души страдают, на такие мелочи не обращают внимания. Катя почувствовала, как ее плечу стало подозрительно мокро. Грустно улыбнувшись, она и сама попыталась сдержать слезы.

Когда Глафира разжала объятия, светловолосой удалось незаметно смахнуть с глаз кристаллики слез, которые так и не скатились вниз.

— В магазине сейчас очередь будет большая. Такое время все-таки… — Глафира взглянула на настенные часы. — Уже почти девять. Если ты останешься готовить торт, то я тебя домой не отпущу, поздно будет. Места у меня в квартире немного. Поспишь рядом с Кариной, — где-то в глубине души что-то тоскливо кольнуло, но тут же исчезло.

— А ты?

— А я на полу, — улыбнулась кареглазая так добро и искренне, что Катя не могла не улыбнуться в ответ.

— Ну уж нет! В таком случае я буду спать в кресле. Все-таки не дело, чтобы ты спала на полу!