Неделя на жизнь (СИ)

…Ему вспоминался летний погожий день, когда мать вошла к нему в комнату, где он собирал модель самолета, подаренную одноклассником на день рождения. Впереди были каникулы и много солнца, а лучший друг Костик обещал поговорить с родителями, чтобы Витя уехал вместе с ними в деревню к Костиной тетке под Тамбов. Каждую ночь он видел во сне дородную тетку с ласковой улыбкой, достающую из русской печи колоба и блины. Он как наяву представлял себе запотевшую крынку с молоком, которое так вкусно пить в знойный июльский день. Под яром неторопливо течет речка, а на другом берегу шумит березовая роща, где в изумрудной траве притаилась спелая алая земляника…

В том, что его отпустят из дома, Витя даже не сомневался – в последнее время он постоянно ощущал себя лишним и никому ненужным.

Мать подошла к нему сзади и поцеловав в голову. От неожиданности Витя выронил тюбик с клеем, он уже совсем отвык от внимания такого рода. С улыбкой она сообщила, что наконец-то они получили долгожданный ответ из Мюнхенской клиники. И теперь они с Машей и отцом уедут в Германию, где Маше будут делать какую-то сложную операцию на сердце. Дело это очень дорогостоящее, поэтому они вынуждены продать их трехкомнатную квартиру в Москве, а Витя отправится жить к двоюродной бабушке в Рязань. Сначала Вите показалось, что он оглох… А может быть, мать обращается не к нему? Он чувствовал, что руки и ноги как-то странно закололи тысячи острых иголок, в ушах стоял непрерывный гул. Разум отказывался верить в то, что происходило. А как же Тамбов?! А как же колоба и блины из печи, рыбалка и долгие спокойные вечера на берегу речки?!.. Некоторое время он неотрывно смотрел, как тоненькая прозрачная струйка клея медленно выливается на стол. Затем молча встал и вышел из комнаты. Мать, напевая какой-то незамысловатый мотивчик, возилась на кухне – наверное, готовила очередную порцию каши для этого сгустка зла, которое мирно спало под кружевным пологом. Витя осторожно приподнял его и не давая себе возможности задуматься, просто положил свою горячую сухую ладонь на лицо семимесячной крохи. Девочка умерла очень тихо. Она просто перестала дышать, но Витя каким-то звериным чутьем почувствовал, что это конец. В ту секунду он почувствовал неописуемое чувство облегчения и счастья. Его кошмар закончился. Решение оказалось простым, и почему оно раньше не пришло ему в голову?! Теперь снова все в его жизни будет спокойно и привычно. Он улыбнулся, аккуратно поправил полог и ушел к себе доделывать самолет.

Смерть тяжелобольного ребенка ни у кого никаких подозрений не вызвала. Машу похоронили на третий день… Семья Филипповых осталась в Москве, в Рязань Вите переезжать не пришлось, но внимание родителей не вернулось.

После похорон отец протянул совсем недолго, – уже следующим летом пришлось покупать цветы на две могилки, расположенные за одной зеленой оградой. Мать же нырнула в горе, как в море, оставив сына за бортом. Дни напролет она проводила в молчании, а глаза ее, раньше полные жизнерадостного тепла, превратились в равнодушные осколки стекла, в которых застыло отчаяние и безысходность. Утром она уезжала на кладбище, где до самого вечера разговаривала с ушедшими мужем и дочерью. Маленький Витя был теперь совсем один – маленькое зло под именем Маша оказалось вселенским и не ушло даже после того, как он его убил.

* * *

Мать свою Виктор так и не простил… Он просто вычеркнул ее из своей взрослой жизни, так же, как они с отцом когда-то вычеркнули его, семилетнего, из своей. Иногда он навещал ее в подмосковном Новогорске, где купил ей маленькую однокомнатную квартирку, когда женился. Он молча приносил продукты, расставлял их в старом текущем холодильнике на трехметровой кухоньке, холодно интересовался как дела, и иногда даже не дождавшись ответа, уходил в свою сытую жизнь…

Однако в семь лет судьба преподнесла ему хороший урок: если сам ничего не сделаешь, никто, даже самые близкие люди не позаботятся о тебе. Никому нельзя доверять, никого в этой поганой жизни нельзя любить. Все равно, рано или поздно, тебя предадут, растопчут, вычеркнут и забудут.