Неделя ущербной луны

— Полно! — подтвердил Генка. — Мы вот возим, — кивнул он себе за спину, и они только теперь заметили волокуши из гибких елочек, притороченных комлями к седлу; между елочками, как в люльке, были увязаны два улья, — везем каждый на свой стан, а кто-то один сидит на пасеке, караулит. По очереди. А то вчера приезжаем — глядь: на подвале замок сорван, и некоторых рамок с вощинкой как не бывало: видно, ночью шуровали, позарились на вощинку — думали, мед.

— Мед к заднице льнет… — сказала бабушка Анисья, глядя в сторону разливанских гор. Век проведшим в деревне сестрам особенно больно было всякое надругательство человека над природой. А в Разливанке сейчас валили вековые кедры — мачта к мачте, и попутно с этим делом губились ягодные участки, полосовались тракторными колеями вдоль и поперек цветочные луга.

— Так я поехал, — сказал Генка, — а то мне еще один рейс делать. А мимоходом Митьку Куприхина с пилой «Дружба» к вам подошлю, дядь Лень, он в полчаса этот кряж развалит… В гости-то ко мне придете? — спросил он вдруг неуверенно, глядя в основном на Виктора. Что-то в его взгляде изменилось. — Пришли бы! Я управлюсь с перевозкой к вечеру-то. Порыбачим, харюсков половим.

— А есть? — опять встрепенулся Леонид Антипович. — Твоя пасека-то где, Гена?

— Да все там же, в Черемуховой лощине!

— Это где раньше дядя Платон сидел? — припоминая первого колхозного пасечника, отца двоюродной сестры Вари и, стало быть, родного деда Генки, мучительно и счастливо — он помнит еще все это! — хмурил брови Леонид Антипович.

Тут и Виктор вспомнил: «Эва! Забыл дедушку Платона!.. Так вон в кого Генка!»

— Там, там, дядь Лень, где ж еще-то, — сказал Генка и совсем стал пасмурным. — Только уж после дедушки Платона-то перебывало на пасеке… Так придете?

— Придем, придем! — поспешно заверил Виктор. — К вечеру, к самому клеву, и будем!

Генка улыбнулся и поехал было, но бабушка Анисья, заметно недовольная поворотом дела, не утерпела, чтобы хоть слабо да не возразить:

— Ты бы, Генонька, не связывался с Митькой-то Куприхиным, на кой он те сдался! Опять беду наживешь.

Генка машинально провел ладонью по коротким своим волосам.

— Не, баушка, ничего такого больше не будет, не опасайтесь за меня. Мы сейчас с Митькой даже вроде друзей; так его ни в какую не упросишь прийти со своей пилой, а я только моргну — сразу явится, как тут и был. Я вот его еще в кумовья возьму!

Бабушка Анисья недоверчиво покачала головой, а бабушка Фекла, опять слезая с крыльца, поспешно сказала:

— Ну так-то и ладно, так-то бы и пускай. Ты, старуха, не вмешивайся. Ихнее дело молодое: седни подерутся, завтра помирятся. — Чувствовалось, что бабушку Феклу, наоборот, беспокоил в первую очередь нераспиленный кряж, и ей было все равно, кто будет пильщик.

Генка опять улыбнулся, глядя куда-то перед собой, и тронул поводья. Лошадь плавно, с тонким шуршанием потащила за собой мягко покачивающиеся с ульями жердины.

Вскоре явился Митька Куприхин — долговязый, угрюмый парень. Нескладно как-то поздоровавшись, он завел моторчик и, много не рассусоливая, словно торопись исполнить Генкин наказ, начал с оглушительным вжиканьем отхватывать чурку за чуркой с тонкого конца кряжа. Леонид Антипович покуривал и весело подмаргивал Виктору и Люсе, а обе бабушки, сразу уверовав в Митькину чудо-пилу, успокоенно уселись на крылечке.

На пятом или шестом врезе Леонид Антипович сменил Митьку, дав ему закурить, а Виктор взялся за топор. Смолистые чурки кололись со звоном, с единого маха. Митька поглядывал на Виктора, а тот вдруг ни с того ни с сего разошелся — поленья разлетались во все стороны. Дело было, конечно, не в Митьке. Ну, Митька и Митька. Никогда он Виктору другом-недругом не был. Верно, вспомнил он, что в давние военные годы Митька обыгрывал всю улицу в бабки, и его в том числе, — ну и что с того? Растревожил Виктора чем-то, скорее всего, троюродный его брат Генка, — все в нем, внезапно встреченном, воскресшем для него из небытия, было до того ново, пронзительно, что рядом с ним Виктор почувствовал себя неловко.

Митька, попыхивая колечками, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Генка-то че ж не распилил? Тоже мне, сродственничек называется…

Леонид Антипович за шумной работой мог и не расслышать, бабушки вежливо промолчали, а Люся была здесь человек почти посторонний, так что отвечать как бы выпало Виктору.

Он саданул топором со всего плеча, хотел по краю — промахнулся, и топор безнадежно увяз в податливо смоляной сердцевине чурки.

— Он же на работе, Генка-то, — сказал Виктор, — до дров ли тут! У него небось еще и свои не пилены.

— Знамо, на работе… — вяло ухмыльнувшись, согласился Митька. — Всему селу известно, какой он работничек.

— А что? — простодушно поинтересовался Леонид Антипович, выключая на время перегревшийся моторчик пилы и закуривая. В пришедшей так внезапно тишине Митькин сипловатый голос прозвучал, казалось, на всю деревню: