— Ты меня спрашиваешь? — удивился он. Совершенно ненатурально.
— А кого? Ты же спровоцировал меня пойти за тобой.
— Я всего лишь подтолкнул тебя слегка за рамки.
— Для чего тебе это? — не успокаивалась я.
— Может, чтобы перестать быть улиточкой?
— Не тормозить?
— Не прятаться в ракушку.
Ну и что на это ответить? Я прикусила губу:
— Ты нравишься Оле.
— Да. А еще тебе.
— Ну ты и нахал, — присвистнула я.
Коля рассмеялся и положил правую руку на мою коленку, слегка сжимая в ставшем уже привычном жесте:
— А разве не этим я тебе понравился?
— С тобой невозможно общаться!
— Мы всегда можем найти занятие поинтереснее, чем просто разговоры.
Щеки запылали, и когда его пальцы чуть скользнули вверх, я закрыла глаза. Что за безумие?
Я хотела оставаться благоразумной, правильной, но чем дальше мы общались с Колей, тем сильнее он сбивал меня с намеченного пути.
— Ты торопишься домой?
— Нет.
— Тогда сначала заедем ко мне, есть небольшое дело. Не против?
Сейчас я была бы даже не против подняться к нему, если бы Коля сказал об этом.
Через полчаса мы подъехали к новой многоэтажки, располагавшейся недалеко от центра. До нашей работы отсюда минут пятнадцать езды. Мы спустились на парковку, Коля остановился на свободном месте, заглушая мотор.
— Подождешь? Я на пару минут.
Испытав легкое разочарование, я согласно кивнула.
Коля подхватил с заднего сидения свою спортивную сумку и скрылся за поворотом, где, по всей видимости, находился лифт.
Я откинулась назад, доставая из сумки телефон, о котором напрочь забыла за это время. Штук десять сообщений, большая часть из которых от Ленки, и пара пропущенных вызов, в том числе мамин.
В сердце неприятно кольнуло: мама звонила редко, только когда с ней что-то случалось. Близких отношений между нами не сложилось, а в последнее время я все чаще стала избегать разговоров с ней. После неизменно оставался неприятный осадок и обида, а упоминание брата вызывало глухое раздражение.
Набрав ее номер, я принялась считать гудки, надеясь, что ничего страшного с ней не произошло, но она не ответила.
Черт.
Я снова нажала на вызов и услышав, наконец, чуть простуженный, но вполне нормальный мамин голос, выдохнула.
— Все в порядке? — сразу, без приветствия, поинтересовалась я
— Ты можешь приехать?
— Что-то случилось?
Коля открыл дверь, собираясь что-то мне сказать, но заметив, что я разговариваю по телефону, промолчал.
— Сердце ночью прихватило, а аптечка пустая.
— Хорошо, мам, я приеду сегодня, как смогу. Что привезти?
— Ничего не надо. Нитроглицерин какой-нибудь или валидол, и хватит.
От этих слов мурашки пробежали по позвоночнику — когда слышишь, что мама болеет, всегда страшно, какими бы ни были наши отношения. Тяжело принимать, что родители не молодеют и болячек с каждым годом становится все больше.
— Может, ты пока к соседке зайдешь? Или к себе позовешь, чтобы одной не оставаться.
— Зайду, зайду, — словно отмахиваясь, закончила она разговор, и мне ничего не осталось, как убрать телефон в сторону. Я знала, что никуда она не пойдет, так и просидит до моего приезда, глядя в окно на дорогу, отодвинув занавеску и подперев щеку кулаком.
— Что случилось? — Коля повернулся ко мне, внимательно вглядываясь в лицо.
— Маме нездоровится. Мне нужно домой, забрать машину, и я поеду к ней.
— Хочешь, я отвезу тебя к ней?
Я отрицательно покачала головой:
— Она далеко, не в городе. Как-нибудь в другой раз.
На самом деле, больше чем расстояния, я боялась того, что кто-то увидит, как сейчас живет моя мать. Тридцать лет назад, выйдя замуж, она уехала из города и обосновалась в старой деревне. Дом, доставшийся отцу в наследство, уже тогда выглядел уставшим, а теперь, несмотря на все старания, и вовсе напоминал покосившуюся избушку. Бабушка пыталась увезти ее оттуда, вернуть в город, но ничего не получалось. Единственное, на что мать соглашалась — это отвозить меня на все каникулы к бабушке, а позже и перевестись в городскую школу.
— Не всю же жизнь коров Маше доить, — ругала бабуля свою дочку, — себе жизнь испортила, так дочке не вздумай.
После смерти отца и бабушки мы могли бы обе жить в городской квартире, но мама напрочь отказалась покидать деревню. Дом стал для нее памятью об отце, а мне — тесной клеткой, в которой я не могла находиться.
Дома я спешно собрала все необходимые вещи: скорее всего, ночевать придется у мамы.
Еще нужно было заскочить в аптеку, купить продуктов, заправить машину… Когда я выехала на трассу, было уже начало пятого, а ехать предстояло часа четыре, не меньше.
Все это время я старалась не думать о Коле, сосредоточившись на тех простых действиях, которые от меня требовались, но не выходило. Он довез меня до дома, проводил до подъезда, а потом поцеловал. Смеясь, по отечески — прямо в лоб:
— Счастливого пути, Машка.
— И это все? — выдала я удивленно, никак не ожидая такого.
— Так ты же еще не определилась со своими планами.
— Уел, — я встала на цыпочки и легко коснулась его губ, не планируя сильно увлекаться.