Недобрый день

Глаза их встретились в полумраке. Несколько мгновений Моргауза удерживала взгляд мальчика, намеренно затягивая молчание. Да, Мордред — ее сын, и кто знает, не перешла ли к нему частица материнского могущества, пока она носила младенца во чреве? Ни один из сыновей Лота, этих крепко стоящих на земле здоровяков, не унаследовал и искры, но в Мордреде могут проявиться не только способности, что сама она переняла от матери-бретонки, но и случайный отблеск силы более великой — от архимага Мерлина. Темные глаза, что глядели на нее не мигая, напоминали Артура, но походили и на ненавистные глаза чародея: те, что выдерживали ее взгляд и повергали его долу не единожды и не дважды, но бессчетное число раз, вплоть до последнего.

— Ты никогда не задумывался о том, кто твоя настоящая мать? — внезапно спросила Моргауза.

— Да, еще бы. Конечно. Но…

— Я вот почему спрашиваю: там, в Дунпелдире, многие женщины похвалялись даром ясновидения. Любопытно, не была ли твоя родительница из их числа? Ты видишь сны, Мордред?

Мальчика била дрожь. В сознании его проносились ночные видения, грезы о могуществе и кошмары прошлого; сожженная хижина, шепот во тьме, страх, подозрение, честолюбие. Мордред попытался мысленно отгородиться от пытливой королевской магии.

— Госпожа, леди, я никогда… то есть…

— Никогда не заглядывал в будущее? Никогда не видел вещих снов? — Голос королевы изменился. — Когда «Меридаун» привез известие о смерти Мерлина, ты знал, что на сей раз слухи солгали. Ты сам так сказал, и это не прошло незамеченным. И будущее показало, что ты не ошибся. Как ты проведал?

— Я… я ничего не знал, госпожа. Я… просто…

Рыбацкий воспитанник закусил губу, с трудом припоминая толпу на причале, крики, толкотню. Неужто донес Гавейн? Нет, должно быть, это Габран подслушал. Мордред облизнул губы и начал снова, со всей очевидностью стараясь доискаться до правды.

— Я даже не сознавал, что говорю вслух. И слова эти ровным счетом ничего не значили. Это не ясновидение и не… словом, не то, что вы говорили. Может, и впрямь сон, только мне сдается, будто то же самое я слышал давным-давно, и в тот раз весть тоже не подтвердилась. Мне вспоминается темнота, и чей-то шепот, и…

Мальчуган умолк.

— И? — резко потребовала королева. — Ну же? Отвечай!

— И запах рыбы, — докончил Мордред, глядя в пол.

Он так и не посмел поднять глаза, а не то прочел бы в лице собеседницы облегчение, а вовсе не издевку. Моргауза перевела дух. Итак, предвидения здесь и в помине нет; всего лишь полузабытый младенческий сон, отголосок воспоминания об услышанном в колыбели, когда бестолковые селяне обсуждали новости, доставленные из Регеда. Но лучше убедиться наверняка.

— Воистину странный сон, — улыбнулась королева. — И наверняка на сей раз гонцы принесли правдивую весть. Но давай проверим. Иди за мной.

Мальчик не двинулся с места, и в голосе Моргаузы послышалось нетерпение.

— Иди, если я так велю! Мы вместе заглянем в кристалл и, может статься, узнаем, что сулит тебе будущее.

Она отошла от осиянного луною окна и прошествовала мимо Мордреда, легонько задев бархатом его руку, разливая в воздухе неуловимое благоухание ночных цветов. Мальчуган прерывисто вздохнул и последовал за ней, словно во власти дурмана. За порогом недвижно застыла стража. Повинуясь жесту королевы, Мордред снял со стены светильник и двинулся за ней, через безмолвные покои и в переднюю. Там, у наглухо закрытой двери, Моргауза остановилась.

За годы жизни во дворце мальчик наслушался немало россказней о том, что скрывается за древней дверью. Подземная тюрьма, камера пыток, обитель, где ткутся чары, святилище, где королева-ведьма обращается к самой Богине… Никто не знал наверняка.

Если кто и входил в эту дверь, помимо королевы, было известно доподлинно, что назад возвращалась только королева, и никто больше. Мордред снова задрожал, и в светильнике затрепыхалось пламя.

Моргауза не проронила ни слова. Нащупала ключ, подвешенный к поясу на цепочке, и вложила его в замок. Дверь бесшумно повернулась на смазанных петлях. По жесту королевы Мордред поднял светильник выше. Прямо перед ними каменные ступени круто уводили вниз, в подземный коридор. Отблеск пламени замерцал на сочащейся влагой скале. Грубые, неотесанные ступени и стены были вырублены прямо в горной породе, вглубь которой Древний народ прорыл свои погребальные склепы. Пахло там сыростью и свежестью и морской солью.