Недобрый день

По обе стороны раскинулись холмистые заболоченные пустоши, в туманных сумерках вереск отливал темным пурпуром. Небо затянули тучи, ни единого солнечного блика не пробивалось сквозь плотную пелену. Воздух застыл недвижно: ни ветерка, ни свежего дыхания моря. Тут и там холмы рассекали ручейки либо мелкие речушки, русло которых обозначили заросли ольхи и блеклых камышей. Неподалеку от одной такой речки, в лощине, и обнаружилась башня. Под ногами хлюпала вода, переход через топь отмечал ряд валунов. Башня, плотно затянутая плющом, в окружении мшистых обрубков фруктовых деревьев и самбука, казалось, некогда была довольно уютным обиталищем, а в солнечные дни оставалась таковым и до сих пор. Но мглистым осенним вечером место это наводило на мрачные мысли. В одном из окон мерцал слабый свет.

Гости привязали лошадей к терновнику и постучали в дверь. Открыл сам Гахерис.

С тех пор как он покинул двор, прошло каких-то несколько месяцев, однако по виду его казалось, будто в цивилизованном обществе Гахерис отродясь не бывал. Его морковно-рыжая борода изрядно отросла, нечесаные волосы в беспорядке падали на плечи. Кожаная куртка засалилась и потемнела от грязи. Но при виде гостей лицо его просияло от удовольствия, и обнял он Мордреда тепло, как никогда.

— Привет вам! Вот уж не надеялся, что ты, Агравейн, выберешься от двора навестить меня! Да еще с Мордредом! А король знает? Впрочем, ты слово сдержишь, мне можно и не спрашивать. Сколько воды утекло! Ну же, заходите, отдыхайте. Держу пари, вам есть чего порассказать, так что добро пожаловать, ступайте в дом!

Гахерис ввел их в тесную комнатушку в изгибе башенной стены, где в очаге горел торф и мерцала лампа. У огня примостилась молодая женщина с шитьем в руках. Она подняла глаза — смущенная и испуганная нежданным вторжением. Лицо ее, удлиненное, бледное, в обрамлении мягких темных волос, было не лишено приятности. Всю ее одежду составляло жалкое платье из красновато-бурой домотканой материи; грубые складки не скрывали явных признаков беременности.

— Это мои братья, — сообщил Гахерис. — Дай им поесть-попить, а потом займись лошадьми.

О том, чтобы представить женщину гостям, Гахерис и не подумал. Она встала, пробормотала что-то невразумительное, поспешно и неловко присела в реверансе. Затем, отложив шитье, тяжело побрела к чулану в противоположном конце комнаты и достала вино и снедь.

За едой, пока молодая женщина прислуживала, мужчины разговаривали на общие темы: о смуте во франкских королевствах, о бедственном положении Бретани, о посольстве к саксам, о разъездах Артуровых странствующих рыцарей и о придворных сплетнях, тех, что не касались короля и королевы. Широко раскрытые глаза хозяйки, то и дело мешкавшей у стола, служили достаточным предостережением против такого рода разговоров.

Наконец Гахерис резко напомнил ей о лошадях, и молодая женщина ушла.

Едва за нею звякнула щеколда, Агравейн, что так и рвался к делу, точно сосворенная гончая, коротко сообщил:

— Добрые вести, брат.

Гахерис отставил кубок. С брезгливым отвращением Мордред отметил, что под ногтями у него черная грязь. Изгнанник подался вперед.

— Да говори же! Гавейн хочет меня видеть? Он понял, что выбора у меня не было? Или… — Гахерис искоса глянул на брата, и глаза его ярко вспыхнули. — Он отыскал Ламорака и думает объединить силы?

— Нет, ничего подобного. Гавейн все еще в Дунпелдире, и о Ламораке ни слуху ни духу. — Агравейн, тонким ухищрениям чуждый, явно пересказывал то, что почитал за правду. — Но вести все равно добрые. Король прислал меня отвезти тебя назад, ко двору. Ты оправдан, Гахерис, во всяком случае в его глазах. Ты вернешься в Камелот вместе с нами.

Пауза, затем Гахерис, залившись румянцем до бровей, издал ликующий вопль, подбросил в воздух пустой кубок и снова поймал его. Свободной рукою ухватил кувшин и снова налил всем вина.

— Кто эта девица? — полюбопытствовал Мордред.

— Бриджит? А, ее отец был здешним мажордомом. Башню вроде как осадила парочка каких-то головорезов, а я их убил. Так что жилище в полном моем распоряжении.

— Вижу, — усмехнулся Агравейн, отхлебывая вина. — А отец что на это говорит? Или тебе пришлось жениться?

— Сказано же: отец был мажордомом, — сдержанно напомнил Мордред, делая легкий акцент на слове «был».

Агравейн недоуменно уставился на собеседника, затем коротко кивнул.

— А, ну да. Стало быть, никакой свадьбы?

— Никакой, — Гахерис со стуком опустил кубок. — Так что забудь об этом. Меня ничего не связывает. Ну же, а теперь выкладывай все подробности.

И, воспользовавшись отсутствием молодой женщины, близнецы принялись толковать о прощении короля, о его предполагаемых намерениях и о замыслах Гавейна. Мордред слушал, потягивая вино, и в разговор почти не вмешивался. Но подметил, что, как ни странно, имя Ламорака больше не упоминалось.