Недоделанный король

— Думаю, мы с моим дядей — кардиналом что-нибудь придумаем в этом плане. Было бы кого устраивать на место. Ну а кому места не достанется в приходах, найдутся места в администрации. Грамотные люди пока в цене, не так ли?

— Почему вы отдаете предпочтения именно баскским юношам, ваш величество? Церковь наша открыта для всех.

И выстрелил в меня из-под кустистых бровей цепким взглядом серых глаз.

— Не все священники тут знают язык народа, которого собираются окормлять, ваше преосвященство. А при плохом знании народом латыни получается неодолимая пропасть между пастырем и его паствой. Месса, значение которой не объяснено, превращается в далекий сердцу ритуал, а воскресная проповедь на непонятном языке не трогает чувств верующих.

Епископ замолчал что-то прикидывая. Ясно что — расходы. Но не знает как к этому вопросу подступиться, чтобы не получить оскорбительного отказа.

Я ему помог.

— Ваше преосвященство, по моему мнению, будет несправедливо перекладывать все расходы по такой семинарии на вашу епархию. Часть расходов вам возместит корона, часть сами бегетерии, в которые вы будете направлять викариев. Часть средств придет к вам от Гасконии. Но начинать это благое дело надо уже сейчас. По крайней мере, заранее подобрать преподавателей, конкретный монастырь, где будут учиться семинаристы. А то, что набор будет по-первости небольшой, то нам же благо. Мы сможем отобрать лучших из лучших. Подготовьте мне смету расходов на эту семинарию. Сколько вы сможете принять семинаристов без того, чтобы строить для них отдельное здание? А я на это дело отпущу треть таможенных сборов от своей доли в порту Бильбао. Десятина от этих денег пойдет вашей епархии на непредвиденные расходы, остальное — ордену францисканцев на семинарию. Думаю, так вас устроит?

— Это очень щедро, ваше величество. А по поводу набора семинаристов, то, я думаю, вряд ли больше пятнадцати юношей осилим в первый год.

— Прекрасно, ваше преосвященство, — обрадовался я. — Даже с таким количеством семинаристов мы получим через десять лет полторы сотни священников, знающих язык народа. Это сто пятьдесят приходов. А латыни вы их сами обучите, как и всему остальному, что потребно знать священнику. Надеюсь, со временем ваша семинария станет образцовой, и в нее будут присылать на обучение и из других стран.

— Это случиться, ваше величество, если только кардинал возьмет эту семинарию под свое покровительство.

— Я с ним обязательно об этом поговорю. Хоть он и перегружен работой — по моему малолетству исполняя должность лейтенанта короны*, к тому же совмещая ее с обязанностями примаса нашей церкви, что само по себе стоит времени и трудов, но считаю, что такому делу он обязательно пойдет навстречу. Ибо все это к вящей славе церкви нашей.

Епископ дольно улыбнулся. Видимо посчитал, что в таком раскладе его церковная карьера не застрянет в Бильбао.

— Один вопрос, ваше величество...

— Спрашивайте.

— Почему именно францисканцы?

— Ваше преосвященство, если посмотреть, кто есть кто в профессорах европейских университетов, то этот вопрос отпадает сам собой. Не так ли?

— Справедливое замечание, — огласился со мной епископ.

— И еще одна просьба, ваше преосвященство. Мне нужен монах — францисканец, который бы смог полноценно исполнять обязанности капеллана моей постоянной гвардии, понимая, что такое солдаты, набранные из простонародья, специфику службы и, возможно, сам бы имел в прошлом боевой опыт, что только будет мною приветствоваться. Чтобы при случае он мог вдохновить воинов на порыв и на самом поле битвы. И хорошо знал бы народный язык.

— Есть такой человек, ваше величество, — тут же откликнулся епископ. — Я поговорю с отцом Жозефом. Может, он и согласиться, — протянул епископ. Можно просто приказать, но давить на него мне бы не хотелось.

— Отцом Жозефом? — удивился я.

— А вы, ваше величество, разве не знали, что тот всю юность провоевал в рутьерах в междоусобицах после Длинной войны?

— Нет, не знал. А в чем тогда трудность, ваше преосвященство?

— Он вступил в орден, потому что больше не хотел воевать.

После епископа на аудиенцию просочился Микал, которого я велел охране пропускать ко мне в любое время дня и ночи.

— Все исполнено, сир, как вы и велели, — поклонился он от двери. — И это...

Он вынул из сумки лист прекрасной сарацинской бумаги и передал его мне.

Я прочитал начертанное на нем по латыни: ‘’Я, дон Диего, сеньор Уэска, конде де Пенья-Велес получил от дона Франциска, рея Наварры и Беарна двадцать пять золотых флоринов’’.

Дата.

Подпись.

Печать.

Поднял глаза на своего раба и спросил.

— Но это же... твоя рука?

— Моя, — не стал запираться валет. — Зато подпись его собственноручная, как и печать с пальца.

Я только головой покачал, мерзенько подхихикивая. В руке я держал прямо-таки компрометирующий царедворца вербовочный документ.

— Ты заслужил еще один золотой премии, — сказал я Микалу. — Кстати, а почему сумма прописана не в серебре, а в золоте?