Недолгие зимние каникулы

— Теряем дорогое время! — Я не выдержал тона и рассмеялся — Представляешь, у бабуси через плечо на ремешке транзистор «ВЭФ-201»! Все от смеха попадают. Нет, без этих вещей на бабусю и смотреть никто не захочет.

У Марины и самой глаза разгорелись:

— А сумку обклеим целлофаном. У Лени есть зеленый. Как лакированная получится…

Через полчаса вспотевший Алеша постучал в дверь.

— Где же вы? Баба готова.

Марина подскочила к нему, сняла с головы шапку.

— Раздевайся. Бабуся подождет. Еще спасибо Смотри, какие туалеты ей готовим…

Алешу уговаривать не пришлось. Да что там сам Маринин дедушка заинтересовался. Сидел на посмеиваясь в белые усы, подавал советы:

— Пряжку-то побольше крои. Да золотом ее…

Стемнело давно, а мы все возились с «туалетами» для нашей снежной бабуси.

Когда же было в этот вечер идти к Греке? Не пошел… Сказал себе твердо: «Завтра».

Слово я сдержал. Но не утром попал к нему, как собирался, а часов в двенадцать. Утром никак не получилось. Думал, что нарядим бабусю и побегу к предводителю «Клуба настоящих парней». Где там! Когда начали подпоясывать нашу модницу, «транзистор» вешать, зонтик приспосабливать да красные губы налепливать, то ребятишки даже из других дворов посбегались. Прохожие с улицы заходили, а какой-то дядька раз двадцать щелкнул своим аппаратом нашу славную бабусю. Смеху было, разговоров!

Вот и задержался с визитом.

Взбежал я на третий этаж, позвонил, как условлено. Наверное, Грека и до меня на диване валялся. Как только открыл мне дверь, то улегся на диван и загородился журналом. Зачитался или обиделся?.. Снял я пальто, шапку, повесил и все на диван через дверь поглядываю. Лежит. Видно, все-таки обиделся. К тому же и на «привет» мой не ответил.

Я в комнату вошел, увидел его лицо и чуть не ахнул. В передней-то не разглядел. Вокруг глаза чернота у Греки разлилась, будто тушью покрашено. Мне даже совестно стало: мы там веселимся целыми днями, а человек дома лежит, тоскует. Куда с таким синяком покажешься! И пришел ни с чем, хоть бы кусок наполеона догадался захватить.

Опустил Грека журнал, уставился на меня страшным глазом.

— Явился? Привет.

— Я с тобой здоровался. Не слышал разве?

— А может, я слышать не хотел. Друзья, называется! Подохнешь тут — никто не узнает. И этот, как провалился, Котька. Носа не кажет. Телевизор еще перегорел. Совсем хорошая жизнь! Зимние каникулы! — Грека кинул в ноги журнал. — Вот, прошлогодним «Огоньком» развлекаюсь. Третий раз про Антарктиду читаю…

Я покорно молчал. Чувствовал — Греке надо выговориться. И верно: поворчал Грека и уже мягче спросил:

— Ну, что там, как говорится, на большой земле?

— Там? — Я посмотрел в окно. — Ничего. Снег идет.

А что оставалось отвечать? Не стану же рассказывать, как весело провел эти дни.

— Снег! — передразнил Грека. — Сам вижу, что снег.

— Скучновато. — Я деланно зевнул, похлопал пальцем по губам и решил, что настал момент попытаться прощупать Греку. — Скучновато, — повторил я. — Уроков ты больше не даешь…

Грека снова помрачнел и уставился в потолок.

— До сих пор понять не могу: что там застучало? Будто кто поджидал нас.

— Говорю же: сигнализация тайная. Даже по телевизору показывали. Уезжаешь, например, в отпуск, приходишь в милицию: так и так — опасаюсь воров. Платишь деньги, и у тебя в квартире устанавливают сигнализацию. Никто уж не залезет.

Слушал Грека с интересом. Я еще больше вдохновился:

— Мы ведь не знали о сигнализации. Вдруг там по стенке проводок натянут? А я рукой задел. Темно же, за стену держался.

— Ты наговоришь! — Грека сел на диване. — Кто это станет по стенке тянуть провод? Много ли таких дураков, кто за стенку держится!

— Кто дурак — еще неизвестно! Вдруг ты сам на что-то наступил. Или рукой дотронулся. Я же не знаю.

— Да ну тебя! — Грека снова лег. — Если это сигнал был, то звонок бы зазвенел или там сирена какая. А тут — не поймешь что. Как в барабан забухали.

— Давай сменим пластинку. Надоело. — Я шагнул к буфету, просунул за стекло руку и взял самого маленького, стоявшего последним, слоненка. — Забавный какой. Гладенький…

— Не цапай! Поставь, где стоял!

Я прямо опешил: чего это Грека так взъелся?

— Будет психовать, — сказал я примирительно и поставил слоненка на место. — Синяк пройдет. А что газовая атака сорвалась — наплевать. Люди Новый год зато нормально встретили. Что плохого?

— Молчи! Не знаешь ты ничего.

— Он что, на любимую мозоль тебе наступил, враг этот?

— Борька, шею сверну! Назад будешь ходить.

— Верти. Так даже интересней. В цирке стану выступать. Все страны объеду… Разбогатею. А тебя в благодарность каждый день мороженым буду угощать.

Я совсем развеселился. Мне хотелось вывести Греку из мрачного состояния. Что у него за враг? Почему так упорно не хочет говорить?

— А враг этот случайно не пытался сам повернуть тебе шею?.. Или он только скулы мастер сворачивать?

Пожал Грека плечами — что, мол, с дурачком разговаривать, отвернулся к стенке, а голову подушкой накрыл. Я подушку приподнял и говорю:

— Тогда хоть скажи, на какую он букву?

Грека лягнул меня ногой.

Постоял я, взглянул на часы.

— Ну что, домой я пойду… Слышишь, Грека?