Недолгие зимние каникулы

Вообще у меня получилось не письмо, а целое сочинение. Боялся, в конверт не влезет. А ведь не про все еще и написал. Вот какие в этот раз необыкновенные случились каникулы!

Письмо закончил так: «Ты пожелал мне, папа, тринадцать новых друзей. Могу сообщить, что друзей у меня теперь не Тринадцать, а побольше».

Я заклеил письмо, аккуратно очертил на конверте цифры индекса, написал адрес далекой Тюменской области и лег спать. Идти к почтовому ящику не имело смысла: ночью письма не вынимают. Брошу утром, по дороге в школу.

При воспоминании о школе на меня будто холодком дохнуло. Кончились каникулы. Как-то завтра будет в школе? От волнения перевернулся на левый бок, к стенке, но лишь ми-нуту-две, не видя, рассматривал желтые цветочки на голубых обоях — снова перевернулся на правый бок.

Да, новых друзей прибавилось немало, только ведь и враг появился. Вернее, появится. Завтра. Это уж наверняка. И какой враг! Пожалуй, напрасно все же тогда не покрасили вместе с другими и Грекину парту. А все оттого, что храбрость решил показать. Плевать, мол, на Греку, не боюсь… А разве это так? Ведь боюсь, трушу.

Попал в катавасию! Выход, правда, можно найти. Конечно, можно: просто надо прийти в класс раньше всех и перетащить Грекину парту к самой стенке, в третьем ряду. Там никто не сидит. А ту парту, чистенькую, поставить для Греки.

Я принялся в деталях обдумывать, как все это лучше проделать: будильник завести на семь часов и сразу бежать… Нет, поздно, для страховки еще прибавить минут пятнадцать. Повозиться придется немало. Если бы вдвоем перетаскивать, парту — тут и волноваться не о чем. А как одному? Поднять — сил не хватит. Остается — тащить между рядами-Но опять же неудобство: проход узкий, парта не пролезет, Надо сдвигать оба ряда парт…

Мысленно я наконец проделал всю эту многоходовую комбинацию и уже откинул одеяло, чтобы идти за будильником, но вдруг замер и как-то весь сжался, мгновенно пораженный собственным малодушием, беспринципностью, а проще сказать — трусостью. В самом деле, какими глазами посмотрят на меня Алеша, Марина? А я сам… Как смогу уважать себя? Мне сделалось жарко, меня поразило, что минуту назад я так хладнокровно и тщательно обдумывал план, который и назвать-то нельзя иначе, как предательский. И что собирался предать! Подумать страшно — радость свою хотел предать, гордость за то, что сумел в конце концов преодолеть, себя.

Решительно и зло натянул я на голову одеяло, закрыл глаза и, будто кому-то постороннему, приказал: «Спать! Ни о чем не думать!»

Не думать. Это можно было приказать, но выполнить… Не помню, как и когда заснул — во всяком случае, было уже поздно, — а вот проснулся, словно по будильнику, без четверти семь.

Меня это даже рассердило. Отвернулся к стенке, закутался потеплее, но сон уже отлетел, и напрасно я убеждал себя, что есть еще время поспать, понежиться, — мысли вновь и вновь возвращались к тем минутам, когда войду в класс, когда один на один окажусь с Грекой…

На улице потеплело, шел густой, прямой снег. Снегу за ночь навалило много, сейчас его спешно убирали. Шаркали лопатами дворники, суетились машины. Я с интересом понаблюдал, как снегоуборочная машина, плавно двигая стальными ладонями, ловко выхватывает из кучи снега большие пригоршни его и подает на бегущую ленту транспортера. Минута — и огромная куча перекочевывает в кузов самосвала.

Я не торопился. Лишь проводив вторую доверху заваленную снегом машину, вспомнил о письме. К почтовому ящику пришлось сделать изрядный крюк. Я шел, размахивая портфелем, перепрыгивал через сугробы. В свете ярких ламп сплошной стеной падал снег.

Письмо в этот день я опускал первым — под синим почтовым ящиком не было видно ни одного следа. Высокой шапкой снег лежал и на самом ящике. Я снял варежки, сунул в щель письмо, затем сгреб с ящика пушистую шапку ладонями, скатал крепкий снежок и, прищурив глаз, пульнул его в фонарный столб. Надо же, снайперский бросок! Точно в столб. Лишь брызги по сторонам!

Я заспешил в школу. Мне даже захотелось скорее, тотчас же, увидеть Греку.

Но сам Грека сегодня, как видно, не торопился показываться в классе. Почти все ребята собрались (пришли пораньше, соскучились за каникулы), а хозяин предпоследней парты в первом ряду был еще где-то в пути.

Странную парту в дальнем углу класса заметили не сразу. А когда заметили, то всяческим догадкам и толкам, казалось, не будет и конца. Разумеется, Алеша с Мариной и виду не подавали, будто им что-то известно. Они вместе со всеми удивлялись, делали большие глаза.

Я тоже стоял среди ребят и громко, старательно ахал, охал. Я с трудом сдерживал улыбку: показать бы ребятам подметки моих ботинок — сразу бы догадались, чья это работа. Однако никому и в голову не приходило заподозрить меня. Еще бы, Грека за меня готов любому шею свернуть — лучший друг и защитник. Уж если кто и точит на Греку зуб, то, конечно, не я. Так считали ребята.

Все сходились на одном: кто-то специально насолил Греке. Но кто? Когда? И как проник в запертый класс?..

Да-а, было отчего поломать голову…