Недолгое правление Пипина IV

Клотильда начала думать о себе во множественном числе, говорить «наш народ», «наше положение», «наш долг». За первым августейшим жестом, а именно включением фонтанов в Версале, последовала тщательная разработка дорогого ее сердцу проекта, отчасти имевшего некоторые параллели в истории. Она выделила недалеко от Версаля участок земли, который должен был именоваться Пти Голливуд. Там надлежало построить небольшие домики, загоны для скота, амбары. Там железные клейма не вынимались бы никогда из костров. Индейские лошадки, дико выкатывая глаза, налетали бы на загородки. В Пти Голливуд наведывались бы Рой Роджерс, Алан Ладд, Хут Гибсон, Гэри Купер — молчаливые и сильные. Они чувствовали бы себя там как дома. Клотильда в кожаной юбке и черной рубашке ходила бы между гостями и разносила самогон в маленьких стаканчиках. Если бы началась перестрелка (ну как избежать перестрелки там, где собираются необузданные немногословные мужчины?), то принцесса — тут как тут — останавливала бы кровь и облегчала своей августейшей рукой муки страдальца, молча сносящего терзающую его боль. Такова была суть лишь одного из замыслов Клотильды.

Именно в это время она стала брать к себе в постель старого игрушечного мишку. Именно в это время она безумно влюбилась в Тода Джонсона.

Клотильда встретила его в посольстве, куда пришла с юным Жоржем де Марин, иначе говоря, графом де Марин. Этот надутый семнадцатилетний юнец отлично знал, будучи членом одного с ней клуба поклонников Таба Хантера, что тот непременно появится в течение вечера в посольстве.

Тод Джонсон сидел рядом с Клотильдой на банкетке, обращенной к танцевальной площадке. Она заметила его — и дыхание ее участилось; некоторое время она наблюдала за ним — и сердце ее колотилось; наконец, под нытье скрипок она наклонилась к нему и спросила:

— Вы американец?

— Точно так.

— Тогда будьте осторожны. Вам все время будут наливать шампанское, пока вы их не остановите.

— Спасибо за совет, — ответил Тод, — уже наливали. А вы француженка?

— Конечно.

— Я думал, тут французы не бывают.

Жорж злобно пнул под столом Клотильду, лицо ее покраснело от боли.

— Надеюсь, вы не рассердитесь, — сказал Тод, — Я уж сам представлюсь — Тод Джонсон.

— Я знаю, в Америке так принято, — сказала Клотильда, — Я там была. Разрешите представить вам графа де Марин. Теперь, — обратилась она к Жоржу, — представь ты меня. У них так полагается.

Жорж с хитрым видом прищурил глаза.

— Мадемуазель Клотильда Эристаль, — монотонным голосом сказал он.

— Что-то вроде имя знакомое, — заметил Тод. — Вы, случайно, не актриса?

Клотильда опустила ресницы.

— Нет, мсье, разве что все люди актеры.

— Хорошо сказано, — одобрил Тод. — Вы здорово говорите по-английски.

— Говорит ли мсье по-французски? — опять произнес Жорж монотонным голосом, считая свой тон оскорбительным.

— На принстонском французском. Вопросы задавать могу, но ответов не понимаю. Но я учусь. Сейчас уже разбираю отдельные слова, не то что несколько недель назад.

— Вы долго пробудете в Париже?

— Определенных планов у меня нет. Разрешите, я закажу шампанского?

— Если вы их потом остановите. Не позволяйте себя надувать, как будто вы какой-то аргентинец.

Вот так это все началось.

Тод Джонсон был идеальный молодой американец — высокий, волосы ежиком, голубоглазый, хорошо одетый, с хорошим, по принятым стандартам, образованием. Отец его, X. У. Джонсон, яичный король из Петалумы, Калифорния, был известным обладателем белых леггорнов, в количестве тридцати миллионов двухсот штук. Еще более удачным можно считать то, что X. У. выбился из бедняков и создал свое куриное королевство благодаря собственным усилиям.

Как вы сами убедитесь, Тод Джонсон, будучи очень богат, ничуть не страдал от своей родословной. После шестимесячного пребывания в Европе, имевшего целью встряхнуться, ему предстояло вернуться в родную Петалуму, начать куриное дело с самого низу и, в конце концов, поднявшись на самый верх, перенять его у отца.

Лишь после нескольких встреч с Клотильдой он поведал ей о своем отце и куриной империи. А Клотильда к тому моменту до такой степени горела и таяла от любви, что забыла познакомить его с их семейными событиями. Клотильда-романистка, суетная девица, коммунистка, принцесса, перестала существовать. В свои двадцать лет она втюрилась, как пятнадцатилетняя девчонка. Она только и делала, что вздыхала, в животе у нее не проходило неприятное ощущение тяжести, и она впала в такое безразличное, отсутствующее состояние, что мадам решила применить старое простонародное средство, которое, правда, уложило дочь в постель, но зато избавило от необходимости звать психиатра. Чтобы оправиться после этого жестокого средства, телу Клотильды с такой силой пришлось бороться за свое выздоровление, что душе предоставили справляться самой. И душа, как это бывает в таких случаях, справилась вполне успешно. Любовь осталась, зато Клотильда получила опять возможность нормально дышать.