Недооцененные события истории. Книга исторических заблуждений

Говоря об ограниченности мира в восприятии животных по сравнении с человеческим, фон Дитфурт, разумеется, совершает некое упрощение. В конкретных областях человек не может равняться с животными. К примеру, зрение у птиц гораздо лучше, чем у людей. Благодаря куда большей плотности размещения в глазу зрительных клеток (колбочек и палочек), птицы отлично видят незаметные нам детали и гораздо тоньше различают цвета. Так называемое желтое пятно у птиц куда более чувствительно, чем у человека. У канюка, к примеру, на 1/100 мм³площади этого пятна приходится примерно 100 чувствительных клеток, тогда как у человека всего 16–20. Способность к аккомодации у птичьего глаза гораздо выше человеческого, например, у большого баклана доходит до 50 диоптрий. И приспосабливается птичий глаз к изменению яркости света куда быстрее. У собаки же гораздо сильнее развиты обоняние и слух. Да что там, по остроте обоняния нас даже черепаха обгоняет. А вот ящерица воспринимает совсем иные звуки, чем мы; «она не реагирует на громкий звук, — замечает Альфред Брем, — возникший от удара о камень над ее головой, но немедленно пошевелится, если поблизости в траве заслышит какое-нибудь ползущее насекомое. Можно рядом с ней громко разговаривать или свистеть, но она тут же чутко отзовется на малейший шорох в сухой траве». Многие птицы превосходят нас также в тактильных ощущениях. А что уж говорить о летучих мышах, уши которых способны воспринимать ультразвуковые сигналы, издаваемые ими самими и отраженные от окружающих предметов, то бишь обладающих недоступной человеку эхолокацией…

Правда, в сумме мы все же воспринимаем больше информации из окружающего нас мира — хотелось бы верить, — но как бы там ни было, очень многое остается недоступно нашим органам чувств. Фон Дитфурт ставит точку над «i»: «Воспринимаемый нами мир есть результат обработки лишь малой толики уже изначально весьма ограниченного числа возможных внешних импульсов. То, что мы воспринимаем, не является миром как таковым. Это только его отражение. А тот, кто помнит, каким образом возникает это отражение, обязан сомневаться в совершенстве его сходства с оригиналом».

Признаться, переборщил фон Дитфурт со своим сомнительным «совершенством». Вопрос можно и нужно ставить куда жестче. Наше мировосприятие неполно, фрагментарно и хаотично. Чтобы не сказать «бессмысленно». Вот только для человека: «Сутью реальности является смысл. Не имеющее смысла не является для нас реальным. Каждый фрагмент реальности живет благодаря тому, что участвует в каком-либо универсальном смысле» (Бруно Шульц[39], «Мифологизация реальности», в книге «Проза»; Краков, 1973). А чтобы придать смысл, надо разделенное на части соединить, хаотичное — классифицировать, неупорядоченное — назвать. Эту задачу и выполняет культура. Конрад Лоренц в «Обратной стороне зеркала» (München, 1973; Варшава, 1977) пишет: «Высокая организация сообществ приматов до появления человека стала необходимым условием для того, чтобы интеграция познавательных функций смогла фульгуровать[40] понятийным мышлением и одновременно с ним языком, снабженным синтаксисом, а также позволила умножать знание путем традиции. Эти умения оказали в свою очередь огромное обратное влияние на форму существования человеческого сообщества. Быстрое распространение знаний, выравнивание мнений всех членов сообщества, а особенно утверждение с помощью традиции определенных принципиальных социальных и этических норм создало нового типа общность индивидов, беспрецедентную живую систему, фундаментальным принципом которой является тот новый тип жизни, называемый нами духовной жизнью (в смысле надфизиологической. — Л. С.). Конкретное воплощение такой сверхличной системы мы и называем культурой». Под этим умозаключением австрийского лауреата Нобелевской премии мог бы подписаться любой структуралист. Клод Леви-Стросс, хоть и исходит из иных предпосылок, но в некотором смысле предвосхищает этологическое провидение Лоренца. Правда, он тут же вносит уточнение. Что такого в общественной практике означает эта «фульгурация» (страшное слово. — Л. С)? Да просто-напросто наименование мира, упорядочение его с помощью слов согласно правилам синтаксиса. Человек — существо социальное (Лоренц подчеркивает это, говоря о его участии в «сверхличной системе»). Следовательно, наименование мира служит как классификации, так и коммуникации между личностями, принимающими эту классификацию. Что изначально придает наименованию вещей, которое в своей исходной точке является произвольным, обязательный характер. Язык произволен и обязателен. Как это понимать? Разберемся по порядку.