Недооцененный Петр

Несмотря на эти гармонизирующие тенденции Луки, смущающие современных историков, он оказал своим двухтомником церкви услугу, неоценимую и для той эпохи, и для наших дней ― попытался установить преемственность между проповедью Иисуса и миссией Павла ^{264}. Петр приобрел у него (и это, в сущности, не так уж неверно с исторической точки зрения) уникальную функцию моста между деятельностью Иисуса и миссией Павла к народам. Если ученик Петра Марк в его первом произведении ― важнейший из , т. е. многих повествователей об Иисусе, упомянутых Лукой в прологе к Евангелию, то Петр для него ― ведущий, можно сказать даже, парадигматический, образцовый из «очевидцев и служителей слова», коим христиане, живущие позже (к ним Лука относит и себя самого) обязаны традицией об Иисусе, основополагающей для их веры ^{265}. Соответственно, Петр и Иоанн заявляют у Луки руководителям народа: «Мы не можем не говорить того, что видели и слышали» ^{266}, и перед Корнилием Петр завершает свой рассказ об Иисусе словами: «Мы свидетели всего, что сделал Он в стране Иудейской и в Иерусалиме» ^{267}. Мы не должны при этом забывать, что Лука как евангелист сам стал экспертом в изложении традиции об Иисусе, и ему мы обязаны наиболее богатым и разносторонним сборником соответствующих преданий. Вероятно, он побывал вместе с Павлом в Иерусалиме в 57 г. и лично познакомился с этой традицией, которая и изменила его богословие, складывавшееся первоначально под влиянием Павла ^{268}. Пример «врача возлюбленного» (Кол 4:14), ставшего из спутника Павла автором самого содержательного из Евангелий, может объяснить, почему Петр и его посланцы во время своих позднейших миссионерских путешествий имели успех и в общинах, основанных Павлом, в частности, в Коринфской, что воспринимал как угрозу для себя апостол язычников, не имевший личного контакта с Иисусом. В отличие от раввинистического предания ^{269} или биографической традиции о Мухаммеде, Лука (как и Марк до него, и Матфей после него) не называет имен учеников в качестве гарантов традиции, да и конкретные свидетели упоминаются синоптиками, за исключением самого узкого круга учеников во главе с Петром, только в исключительных случаях и в основном только в истории страстей. Это может быть связано отчасти со священной ветхозаветной историей, служившей образцом для этих авторов, ибо там гаранты традиции если и называются, то крайне редко ^{270}. Но в первую очередь, традиция Евангелий сосредоточена на одном только лице, самом Иисусе, ученики же не выполняют в ней никаких самостоятельных функций, но ориентированы всегда на этого Одного. Это относится и к Петру: все, что он говорит и делает, всегда связано с Иисусом. Сам Петр не играет никакой самостоятельной роли. Поэтому в традиции логиев (я предпочитаю это открытое понятие обычному обозначению Q, которое прочно ассоциируется с недоказуемой гипотезой о существовании «источника логиев» как некого единого «Евангелия») полностью отсутствуют имена учеников ^{271}. Важно лишь то, что говорит Иисус — Сын Божий и Мессия ^{272}. Само слово  носит здесь явно периферийный характер. Все сосредоточено на словах самого Иисуса ^{273}. Имена учеников (и здесь Симон Петр намного опережает всех остальных) встречаются у синоптиков лишь в повествовательных текстах или в разрозненных апофтегмах, где либо Иисус задает вопросы ученикам, либо они Ему. Поскольку же Иисуса, как правило, окружало множество учеников, то бросается в глаза, какое выдающееся значение придают Петру синоптики как партнеру Иисуса по диалогам. Иными словами, для евангелистов Петр как главный ученик, можно сказать, как «скала» представлял всех учеников, и это делает его важнейшим «свидетелем-апостолом», наделенным едва ли не «посреднической функцией». Его, обладателя ключей от Царства Божьего, можно cum grano salis назвать «mediator ad mediatorem», «посредником Посредника» ^{274}. В сущности, сходным образом изображает его в своем Евангелии уже Марк и, тем более, Лука в первой части Деяний: Петр так выглядел, очевидно, и в темные (для нас) годы между 43 и 48/49 гг. P.X., и вплоть до своей мученической смерти около 64/65 г. P.X. ― непосредственно-лично или опосредованно, через посланцев, отправляемых им в церкви Запада от Антиохии через Коринф и вплоть до Рима. Относящиеся к этому времени серьезные трения с Павлом, известные нам по намекам в Павловых посланиях, на этом фоне вполне понятны. Да простится мне попытка психологического суждения: эти два характера (оба ― великолепные) были чрезвычайно (быть может, слишком) сходны друг с другом ^{275}. Это, возможно, относится отчасти даже к их богословиям, хотя в том, что касается богословия Петра, наши источники дают крайне недостаточную информацию. Ведь нам известен лишь «первый богослов» Павел, который выступает перед нами в своих посланиях, наиболее ранних литературных свидетельствах христианства как могучий миссионер и мыслитель, опирающийся на истину своего Евангелия, полученного им от самого Христа ^{276}. То, что Павел (промышлением Божьим) писал столь уникальные послания, и то, что они дошли до нас, есть настоящее историческое чудо. Когда люди ожидают в ближайшей перспективе конца света (Рим 13:11 сл.) и «время уже коротко» (1 Кор 7:29), интенсивной литературной деятельности ожидать едва ли приходится. Что же касается Петра, то он, не оставивший литературного наследства, почти неизвестен нам как богослов. И все же обращает на себя внимание то обстоятельство, что в 1 Кор партия Кифы не выступает за обрезание и соблюдения обрядовых законов, иначе Павел реагировал бы совершенно иначе, и что в Гал 2:16 использовано множественное число, т. е. Павел признает и за Петром знание того, «что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа» ^{277}. Это выглядит как согласие в принципиальном вопросе. И обратно, в Деян 15:7-11 Лука вкладывает в уста Петра в его последней речи на соборе формулы, напоминающие идеи Павла: Божье избрание содействовало тому, «чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия ^{278} и уверовали». Бог дал им «Духа Святого, как и нам» и «верою очистил сердца их» ^{279}. Поэтому, говорит Петр у Луки, не следует возлагать на них ярмо закона, «но мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они» ^{280}. Соответственно, для Петра в Антиохии было вначале вполне естественно находиться в евхаристическом общении с неевреями, т. е., как говорит об этом Павел, он жил «по-язычески, а не по-иудейски» (Гал 2:12,14). Таким образом, и для него заповеди чистоты стали чем-то нейтральным. Только когда явились посланцы из Иерусалима, он прервал это общение ради мира и единства церкви, а также для того, чтобы не доставлять трудностей братьям в Иерусалиме, находившимся под зелотским давлением со стороны своих соплеменников ^{281}. Этим Петр вызвал ― с богословской точки зрения вполне обоснованный ― гневный протест Павла, которым тот нанес ему глубокую личную обиду ^{282}.