Недосягаемая

— Ее нельзя поймать или подстрелить, — слегка насмешливо ответила Лидия.

— В таком случае что же это?

— Это единственное, что имеет значение, смысл всего нашего существования, — мягко проговорила Лидия.

— А когда мужчина и женщина стареют, — спросил он, — что тогда? Что происходит с этой любовью, о которой ты знаешь так много?

Лидия поняла, что он имеет в виду. Именно этот вопрос он хотел задать, вопрос, который изводил и мучил его: «Когда я буду старым, слишком старым, чтобы любить, что тогда?»

«Если бы только я так не устала, — думала Лидия, — если бы я могла выразить то, что чувствую, могла заставить его понять, что у него так много всего, что опыт дороже возраста».

Она подумала об Артуре, высохшем, поблекшем и вялом. Иван никогда таким не будет, никогда не превратится в такого, в нем навсегда останется огонь и искрометность, даже если он доживет до ста. Но как заставить его понять это, как сказать ему, что будущее ничем не хуже настоящего? Каждый период жизни несет с собой собственные проблемы, собственные трудности, и только те, кто не может смириться с быстротечностью времени, страдают. Иван напоминал ей профессиональную красотку, которая думает только о своей внешности и полагает, что если привлекательность ушла, то и все остальное уходит тоже.

Лидия понимала, что Иван ждет. Она ответила ему словами, которые невольно сорвались у нее с губ:

— В твоем случае у тебя останется твоя музыка.

— Без вдохновения?

— Оно у тебя тоже будет. Что тебя вдохновляет? Собственное воображение. То, что никогда не умирает, и то, что никогда нельзя поймать или достигнуть, и ты обречен на вечные его поиски.

Он понял, но какая-то испорченность не позволяла ему признать истину в ее словах.

— Очаровательный взгляд на вещи! Спасибо, дорогая, меня очень утешило, что я могу прибегнуть к моему воображению как любой грязный старикашка, пристрастившийся к порнографии, когда он слишком стар для чего-то другого.

Лидия не обиделась, она понимала, что Иван язвит из желания скрыть собственную беззащитность. Он повернулся к двери. В этот момент вошла Кристин. Лидия с облегчением обратилась к дочери:

— Здравствуй, дорогая! А мы уже думаем, куда ты подевалась? Филип и Тайра хотели повидать тебя, но не дождались, поэтому посылают тебе свою любовь.

Кристин не ответила. Казалось, она не слышит слов матери. Она стояла, держась за дверную ручку, и смотрела на Ивана. Выражение ее лица было таким напряженным и горестным, что даже он догадался: что-то неладно.

— Так что?

Он встретился с ней взглядом. Между отцом и дочерью пробежал яростный, все пронизывающий разряд, давно подавляемая ожесточенная враждебность вырвалась на поверхность и проявила себя. Кристин подняла руку и стянула шляпу резким жестом, который напомнил Лидии то, как вынимают меч из ножен.

— Кристин! — резко позвала она, пытаясь привлечь внимание дочери.

Наступившая тишина несла в себе что-то зловещее и опасное. Наконец Кристин заговорила:

— Я могу сказать тебе только одно, — обратилась она к Ивану, словно в комнате больше никого не было. — Надеюсь, это последнее, что ты от меня услышишь, так как больше мы не увидимся, а если это и случится, то не по моей вине. Так вот: я ненавижу тебя, я презираю тебя и я стыжусь быть твоей дочерью!

Глава 19

Иван молчал. Он стоял глядя на Кристин, и Лидия, наблюдавшая за ними с кровати, внезапно увидела большое сходство между отцом и дочерью, которого раньше никогда не замечала. В тот момент, когда она почти задохнулась от страха перед происходящим, следя за пьесой, которая разыгралась перед ней, они оба показались ей неродными, чуждыми ее собственным понятиям об английской сдержанности и хорошем воспитании.

Лидии хотелось заговорить, нарушить напряжение, но слова отчего-то не шли с языка. Ей нечего было сказать, она могла оставаться всего лишь невольной свидетельницей, охваченная болезненной тревогой и отчаянным чувством бессилия предотвратить то, что вело, как она знала, к катастрофе. Иван прервал молчание.

— Возможно, ты объяснишь свои слова, — сказал он сурово, точно так, как глядели его глаза. Он даже как будто стал выше ростом, а Кристин, хотя ей и приходилось смотреть на него снизу вверх, не выглядела рядом с ним маленькой или подавленной.

— А нужно ли что-нибудь объяснять? — спросила она, и Лидии показалось, что голос дочери резанул ее своим горьким презрением. — Я узнала кое-что о тебе и твоем поведении, только и всего. Сомневаюсь, задумывался ли ты когда-нибудь над тем, каково ребенку узнать, что тот, кого ей приходится называть отцом, один из самых низких созданий, какие только бывают, соблазнитель, человек, нарушивший не только брачный обет, но и мало-мальские приличия?

— Как ты смеешь так говорить со мной! — Иван вышел из себя. Он шагнул вперед и взял Кристин за плечи.

— Не трогай меня! — с вызовом бросила Кристин и высвободилась. — Я не боюсь тебя.

— Покинь эту комнату! — скомандовал Иван.