Недостойный

Осуществлять свой замысел она начала с небрежения. Она не сразу откликалась, когда муж звал ее, стала скверно стряпать. Он заметил это, и неделями терзался тяжкими мыслями. Наконец, он решил покончить с собой единственно возможным способом: отказавшись принимать пищу. Она ответила танталовыми муками: принялась готовить вкусно пахнущие и аппетитные кушанья у него на глазах, так, что через какое-то время он физически не мог от них отказаться. Все это выглядело особенно бесчеловечным оттого, что сопровождалось невыразимым лицемерием обеих сторон. Ада произносила такие слова любви и нежности, которые не появлялись на ее устах и во время медового месяца.

Это был лишь первый шаг по скользкой дорожке в бездну. Вскоре Аде пришла в голову на редкость гнусная идея, возможно подсказанная муками голода и жажды, на которые она обрекла мужа. Она получала удовольствие, предлагая ему сладко пахнущие кушанья, которые на вкус оказывались пересоленными и переперченными, и взять их в рот можно было только от нестерпимого голода. Острой едой она возбуждала его жажду, а потом подсыпала соль в воду, которую он просил, чтобы утолить ее. И всякий раз она просила прощения и винила себя, всхлипывала и умоляла простить. И начинала говорить о любви - но нет! джентльмены, вы сами можете домыслить все подробности этой истории.

Наконец, через несколько месяцев после начала этой жалкой комедии, она решила сыграть на его ревности. (Прошу вас не забывать, что эти люди жили в совершенном одиночестве, без каких-либо посетителей, если не считать редких официальных визитов священника. И Гласс был слишком горд и храбр, чтобы рассказать тому, что происходит). Ада стала делать авансы садовнику. Как я уже говорил, у нее было не больше чувств, чем у кастрюли, все они были выжаты из нее кальвинизмом, но она знала, как нужно действовать. Ей было известно, как строго относится ее муж к брачным узам, так что она решила, что сможет подорвать его дух нарушением собственных обетов. Ради этого все и делалось, хотя, возможно, она и не отдавала себе в этом отчет: она хотела, чтобы герой множества военных кампаний хныкал, скулил и выл, как дворняжка. Многие женщины тешатся подобным образом.

Итак, она решила обольстить садовника. Это было несложно. Он был грубым, простым трудягой, сильным, здоровым зверем. А она соблазняла его, как те дамы в Бате своих кавалеров. Стоило ему преодолеть первоначальную робость, и он сделался ее рабом; с этого момента она принялась разыгрывать новую гнусную комедию. Ее муж должен долго терзаться подозрениями, прежде чем будет знать наверняка: такой она придумала план. Часами она наблюдала за отражениями мыслей на его лице. Вскоре она внушила своему любовнику ненависть к хозяину; и как-то раз заставила его поцеловать ее в комнате, где лежал на соломенной подстилке майор, - задолго до этого она изгнала его из кровати, сославшись на то, что ее трудно застилать. Спазм боли на его лице, гневные слова, с которыми он к ней обратился, стали свидетельством величайшего ее триумфа. Она продолжала осуществлять свой план и дошла до полного бесстыдства; садовник же, лишенный всякой чувствительности, думал, что это просто хорошая шутка в духе Боккаччо. Так продолжалось неделями, с неизменным успехом, и тут Гласс внезапно решил, что способен это стерпеть или просто что-то в его сердце надорвалось. По крайней мере, стало очевидно, что он больше не страдает. Ее изощренность изобрела новое средство, вещь столь непотребную, что даже разговор о ней позорит человечество. Она решила растлить ребенка. Джошуа был достаточно взрослым, чтобы понимать, что ему говорят; она втайне наполняла его ненавистью и отвращением к отцу и попутно учила радостям физической жестокости. (Я предупреждал вас, что это жуткая история).

Майор Гласс, лежавший недвижно, стал ужасающе тучен. На него было страшно смотреть: огромный живот, впалая грудь, жирное измученное лицо. Четыре обрубка конечностей только добавляли отвращения. Очень легко было подстрекнуть ребенка на гадкие шутки. Теперь Ада уже сбросила маску лицемерия; она открыто подначивала сына и насмехалась, она изливала на мужа реки ненависти, давая ему понять, что вовсе не скучает по обществу в Бате и рада, что он сможет прожить еще полвека, потому что только сейчас впервые познала удовольствие. Она подстрекала мальчика втыкать длинные булавки в беззащитное тело. "Ты даже больше не свинья, - смеясь, сказала она как-то вечером. - Ты - подушечка для булавок!". И Джошуа со злодейским смехом встал, услышав ее слова, воткнул три булавки в напряженный живот и радостно кинулся к матери, подражая невольным корчам страдальца.

Эта игра возобновлялась каждый вечер. Были и промежутки, но только в предвкушении новых гнусностей. Гласс давно уже вслух молился о смерти, теперь он стал просить Аду помочь ему умереть.

- Если бы ты по-другому распорядился деньгами, я, может, об этом бы и подумала. В конце концов, мне стоило бы снова выйти замуж.

Он ответил неожиданным тоном: