Недостойный

Aujourd’hui, maman est morte. Ou peut-etre hier, je ne sais pas. Мама умерла сегодня. A может, это было вчера, не знаю.

Те первые слова. Я совсем проснулся. Они смущают даже теперь, когда прошло столько времени. Сколько подростков запало на эту книгу к тому времени, как ее открыл я? Но я не знал, и, полагаю, это делает ему честь. Он никогда не говорил нам, а я не додумался спросить.

Вся та эпоха закончилась — «Галуаз» и черные водолазки, — но для меня тогда она была тайным подарком, врученным как-то в пятницу днем в начале нашей жизни.

Я читал, как читаешь, когда молод. Я верил: все это написано для меня. То, что я видел и чувствовал, узнавал, было моим собственным открытием. Я читал несколько часов без передышки. Человек, который и глазом не моргнул при известии о смерти своей матери — в то утро он позволил мне бросить мою собственную мать, предоставить ей, не чувствуя за собой вины, самой разбираться в своей жизни, делать свой выбор.

Когда я оторвался от чтения, было почти одиннадцать часов. Я заказал омлет и еще кофе. Кафе начало заполняться. Я с изумлением увидел вокруг себя людей, читающих газеты, болтающих друг с другом. Я был частью того места, того момента, одного субботнего утра. Я не думал о минувшей ночи. Отгородился от нее. Камю в тот день принадлежал мне. Силвер подарил его мне. Мерсо и все остальное.

Я пошел по бульвару Бомарше, глубоко засунув руки в карманы. Рядом с Дворцом республики, вдоль бульвара дю Тампль стояли в ряд темно-синие полицейские фургоны. Спецназовцы в бронежилетах курили, пили кофе из термосов, спокойно готовясь к схватке. Я увидел, как один из них чистил зубы, сплевывая в канаву. Я пошел не спеша, чтобы разглядеть их.

Мужчины были сильными, уверенными в неизбежности насилия.

Позднее они пустят в ход свои дубинки, кулаки. На них станут нападать, забрасывать бутылками. Они будут швырять людей на землю.

На статуе Республики уже висели плакаты. Вокруг толкались люди, ожидающие протестующих, которые шли от станции метро «Бастилия». Ветер набирал силу, гоняя по площади листья. Группы подростков болтались рядом, одетые в тогдашнюю униформу парижских хулиганов — нейлоновые спортивные костюмы, брюки заправлены в белые носки, смешные сумочки на поясе, на головах маленькие кепки козырьком назад или наброшены капюшоны. Толпа собиралась у подножия статуи, поглядывая на парней, которые забрались до половины монумента и держали большой плакат — «Против Буша/Против войны». На крыше автобусной остановки сидели девчонки и пили пиво.

Красивые студентки с пацифистскими символами, нарисованными на щеках, бродили в толпе, раздавая антиглобалистские наклейки. Тут же продавали merguez[32] с самодельного гриля.

Из-за молодости толпы ощущение было как на карнавале. Молодежь ликовала. Я никогда не бывал на акциях протеста, и кипящий вокруг энтузиазм подействовал на меня возбуждающе — все эти подростки, ненамного старше меня, вместе поющие, скандирующие и ненавидящие Соединенные Штаты. Мне улыбнулась девушка в военной пилотке: волосы забраны в два хвостика, одета в футболку с нецензурной надписью в адрес США. Когда я улыбнулся в ответ, он сунула мне в руки футболку и настояла, чтобы я ее надел. Я пытался отказаться, но девушка была слишком красива. Я натянул футболку. Девушка поцеловала меня в щеку и, пританцовывая, исчезла в толпе.

Повсюду виднелись флаги. Стены, автобусные остановки и столбы уличных фонарей были обклеены листовками. Их кидали со всех сторон. Движение остановилось, широкие улицы заполнились массами протестующих. Стоял неумолкающий гул, движение не прекращалось, и все это, казалось, нарастало, пока я пробирался через площадь на встречу с Колином. В своей новой футболке я чувствовал себя частью происходящего, частью окружающей меня неуправляемой толпы.

Люди вскидывали вверх сжатые в кулак руки и со смехом скандировали нецензурные лозунги в адрес США.

— Oui mon vieux[33], — сказал, проходя мимо меня, бородатый мужчина.

— Non а la guerre, non а la guerre[34], — пели люди.

— La paix, pas le sang, la paix, pas le sang[35].

Издалека доносилось пение и размеренный барабанный бой.

Колин поднялся наверх из станции метро, закуривая сигарету. Увидев мою футболку, усмехнулся:

— В духе времени, да, приятель?

— Найди подходящую девушку, и у тебя будет такая же.

Я протянул руку для рукопожатия, но он дважды хлопнул меня по ладони, а затем протянул кулак. Я последовал его примеру и коснулся костяшками пальцев его кулака. Он резко рассмеялся и покачал головой, отмечая мою неловкость.

— Редко бываешь на улицах, да?

Мы двинулись вперед, и я смотрел прямо перед собой.

— Я постоянно на улице, — заметил я.

— Да? Никогда не видел тебя в клубах, приятель. Или на Champs[36].

— Я это не очень люблю.

— Там классно. А куда ты ходишь?

— Не знаю, просто бываю в городе. Гуляю. Захожу в кафе. Иногда слушаю музыку. Вот так.

Он посмотрел на меня и кивнул, словно начал что-то понимать.

— Значит, тебе немного одиноко, да?

— Может быть. Наверное. — Я пожал плечами.