Недостойный

Рик сидел со скрещенными на груди руками и смотрел на закрытую дверь. Выражение его лица было каким-то тоскливым, и я наблюдал за его глазами, пока он не посмотрел на меня. Он кивнул почти неуловимо. Хала смотрела в окно на тополя. Лили печально мне улыбнулась. Абдул покачивался взад-вперед, время от времени быстро проводя тонкими пальцами по своим курчавым волосам. Кем он станет, этот нервный паренек, такой зажатый? Черной ручкой Кара рисовала затейливый узор на странице тетради. Альдо спал на своем столе, волосы закрыли лицо. Джейн выровняла стопку книг у себя на столе, а затем открыла тетрадь. На чистой странице вывела: «13 декабря 2002 года». Я следил, как ее рука, на которой был черный лак для ногтей, медленно двигалась по странице; 13 декабря 2002 года, снова и снова обводя эту дату. 13 декабря 2002 года, 13 декабря 2002 года, 13 декабря 2002 года. Кончик стержня двигался по углубляющейся линии, нажим образовывал желобок в мягкой бумаге.

— Он, вероятно, не придет, — подала голос Хала.

Я удивленно на нее посмотрел. Рик перевел взгляд на Халу и понимающе кивнул. Кара покачала головой.

— Невероятно, — сказала она.

— Что? — спросил я.

Никто не ответил.

Колин пристально смотрел на меня со странным выражением лица. Когда наши взгляды встретились, мне показалось, он за что-то просит прощения.

Мы тихо ждали. Неподвижно. И я подумал: «Вот где мы точно находимся. Утро пятницы. 13 декабря 2002 года. Вот где мы точно находимся, ожидая, что будет дальше. 13 декабря 2002 года». Я сосредоточился на рисунке искусственного покрытия под дерево на моем столе.

В недвижимости утра я почувствовал любовь ко всем нам в тот единственный момент нашей жизни. Все было неуловимым. Все было хрупким. Тусклый серый свет за окном, черные облетевшие тополя, иней на поле, приглушенные голоса, проникающие сквозь тонкие стены. Вот где мы находимся. 13 декабря 2002 года.

Когда дверь открылась и мы увидели, что это он, мы почувствовали, клянусь, мы все почувствовали облегчение. Он нес стопку книг.

— Неважное утро, — сказал он. — Простите за опоздание. «Когда я умирала» Уильяма Фолкнера, — объявил он, раздавая книги.

— Мы ведь даже не обсудили «Постороннего», — проворчала Хала.

— Да, Хала, ты права, не обсудили. И мы это сделаем, но мне бы хотелось, чтобы вы взяли это и начали читать. Вы сможете продвигаться медленно. У вас будет возможность, шанс посмаковать роман, а не читать его по принуждению.

Он улыбнулся. Но Альдо, который сидел с мрачным видом, положив подбородок на стол, самодовольно рассмеялся.

— Посмаковать его?

— Именно так, Альдо, посмаковать. Как кусок пирога.

— Да как скажете.

Силвер обернулся, только теперь посмотрев на него.

— Альдо, — сурово произнес он, словно начиная речь. И еще раз, с шутливой грустью, качая головой: — Альдо. — Затем повернулся к нам и начал: — Каждый текст любой из нас понимает по-разному. Мы не можем отделить свой опыт от того, как мы читаем. Наш опыт сообщает нашему чтению, как сообщает и нашей жизни то, что мы видит на улице, как взаимодействуем с людьми и так далее. Поэтому и могут быть споры о том, что нет единой правды, нет абсолютно общего опыта. И «Посторонний», и «Когда я умирала» — в каждом произведении по-своему рассмотрена одна и та же идея. Вы увидите, что Фолкнер и Камю имеют больше общего, чем может показаться поначалу. — Он обвел нас взглядом и потом задал свой обычный вопрос: — О чем я говорю?

И стал ждать, скрестив руки на груди. Я смотрел на него, стоящего там, с этим знакомым выражением лица, самоуверенной манерой держаться, в позе, выражающей ожидание, самообладание. Он излучал обаяние, говорил с нерегулярными паузами, с легкой ухмылкой, когда предложил посмаковать роман. И снова — сдержанная улыбка, насмешка над собой.

Я поднял руку.

— Гилад, — он посмотрел на меня и легко кивнул, — объясни нам.

— Думаю, смысл в том… думаю, это верно. Все, что мы испытали, накладывает отпечаток на наше переживание нового опыта. Примерно так. Каждый человек видит мир чуть-чуть по-иному. Следовательно, это справедливо и в отношении того, что мы читаем. Я полагаю, Потому что чтение — это тоже новый опыт.

Он кивнул с тем выражением лица, которое всегда вызывало у меня гордость за себя.

— Очевидно, — вступила Хала, — что есть много людей, которые верят в одну и ту же правду, мистер Силвер. Но для меня очевидно, что это невозможная, глупая, детская мысль. Я читаю книгу, смотрю фильм или иду на вечеринку. То, что я там вижу, что извлекаю для себя из этого опыта, всегда отличается оттого, что извлекает из этого кто-то другой.