Недотрога

В переполненном зале было шумно и душновато, звенел хрусталь, откуда-то лилась ненавязчивая музыка, лаская слух притязательной публики. На сцене извивалась девушка в изумрудном чешуйчатом костюме, явно изображая змею. Спросив у проходящего мимо официанта с красными рожками на голове, в полностью атласном черном костюме с красной же бабочкой, где могу найти Суворова, я уперлась взглядом в сплетенную в объятии пару на расстоянии метров пяти, стоящую возле одной из колонн.

Это был Суворов, целующийся с той самой девушкой, что приходила к нему ночью. Одетая в невероятно открытое и короткое платье бронзового цвета, она то висела на нем, то томно что-то шептала на ухо, то жарко целовала. Надо признать, Суворов отвечал не менее пылко. Они просто-напросто прилипли друг к другу, и я поняла, что вызову гнев, если нарушу их уединение.

Но что мне оставалось делать? Выхода не было! Засунув поглубже едкую ревность, волнение и отчаяние, я бросилась к ним.

— Максим Николаевич, мне нужно поговорить с вами. Это срочно, — пролепетала я, нервно сцепляя руки и не решаясь заглянуть в глаза Суворову, чтобы не увидеть в них насмешку или недовольство.

— А здороваться тебя учили? — возмутилась его девушка, и я подняла на нее удивленный взгляд, встречаясь со злобным прищуром.

— Илона, это по работе, — успокоил любовницу Суворов, быстро поцеловал в шею и пообещал: — Я скоро вернусь.

А потом направился в сторону служебных помещений, даже не глядя, иду ли я за ним. Конечно же, надобности в этом не было. Он и так знал, что я безропотно побегу следом, а мое удобство никого не волнует, равно как и то, как буду пробираться через фланирующих по залу гостей клуба. Я засеменила позади Максима, в уме подбирая слова. В руках болтался несчастный пакет. Голова кружилась, наполнялась непонятным туманом, от волнения стало трудно дышать, я теряла связь с действительностью и покрывалась холодным потом. Ощущение чего-то неотвратимого настигло меня. Плохое предчувствие забило набатом по нервам…

Что-то явно было не так. Не как прежде. Сейчас всё иначе, появились неизвестные новые правила. Суворов стал другим. Как-то вдруг резко, словно его подменили. Из взгляда исчезла теплота, доброжелательность, он смотрел на меня как на букашку, ничего не значащую мелочь, которую можно отпихнуть в сторону и забыть. От этого взгляда хотелось сбежать, спрятаться, но больше — узнать, почему добродушный работодатель так переменился. Что случилось? А может, я придумываю? Может, он просто занят и сосредоточен?

Почему постоянно жду к себе какого-то особого отношения? Максим мне ничем не обязан, никаких привилегий у меня нет. Я такая же, как и все, работница клуба, а он — мой босс.

Ворох мыслей, мечущихся в голове, не давал мне сформулировать свой вопрос, и я стояла, безмолвно глядя на Макса, нет, Максима Николаевича, сложившего руки на груди и недовольно прожигающего меня серьезным взглядом. Стояла у двери его просторного кабинета, тогда как он расположился возле массивного стола, поразившего идеальным порядком. Ни дать ни взять офис крупной корпорации. Так и не скажешь, что находишься в увеселительном заведении.

— Долго будешь мяться? Что случилось? — наконец спросил он — слишком грубо, на мой взгляд. Чем я заслужила такое? Но эта грубость побудила меня очнуться, выйти из ступора и объяснить проблему.

— Произошла какая-то путаница. Нам выдали пакеты с костюмами для выступлений, и в своем я обнаружила одни лишь сапоги.

Вот я и обозначила претензии. Сейчас он нахмурит брови и отправится разбираться с нерадивой реквизиторшей, а я наконец смогу успокоиться и пойду готовиться к номеру. Максим и нахмурился, вот только не из-за ошибки с реквизитом.

— И что дальше? Какие-то проблемы? — спросил ленивым тоном.

— Но… Ничего не понимаю… Ты хочешь сказать, что… — Правда доходила до меня не сразу, я даже не могла ее озвучить, но должна была убедиться. — Подожди, ты хочешь, чтобы я выступала в одних сапогах? Голая?

— Не совсем, — ядовито усмехнулся Макс, оглядев мою строгую прическу. — У тебя такие длинные красивые волосы, что ты вполне можешь их использовать как одежду.

— При чем тут мои волосы? — изумилась я, разглядывая гротескную злобную карикатуру на человека, которого я знала прежде. Приложив пальцы к вискам, я пыталась сосредоточиться и осознать, наяву ли происходит наш разговор.

— Максим, я не понимаю, — настаивала я, желая услышать объяснения. Даже голос приобрел некое подобие твердости, хотя голова раскалывалась, просто нещадно болела. — Это похоже на какую-то злую шутку.

— А вот мне не до шуток. — Он вдруг оттолкнулся от стола и пошел по направлению ко мне. Подавляя. Унижая. Прожигая полным ненависти взглядом. Вот теперь-то я четко видела его презрение. Такое не скроешь. И как я могла раньше обманываться и думать, что он простил мне связь с отцом?

Невольно отшатнувшись, я слушала суровые слова, сказанные издевательским тоном: