Недотрога

Наверное, мне не стоило поддаваться на речи Альберта, казавшиеся спасительной соломинкой для утопающего, но я не выдержала и пошла у него на поводу, желая как можно скорее сбежать из дьявольского клуба. И у меня не было иного пути, как набрать номер Славы.

К кому еще я могла обратиться? Только к нему. Ведь он предлагал руку помощи, просил звонить в любое время дня и ночи, а уж в экстренных ситуациях — тем более. Пока он, окрыленный моей просьбой, летел, как Супермен, меня спасать, я куталась в плащ и топтала, топтала, намеренно и жестоко, ни в чем не повинную маску, брошенную на пол. Вымещая на ней ненависть к Суворову и калечащую душу боль, вот только накал этих чувств не понижался, и мне было сложно, очень сложно, потому что я не привыкла так сильно ненавидеть, я не испытывала такой запредельной боли и такого ужасного стыда. И не понимала, не могла осознать разумом, как возможно от одного человека получить так много зла. Как он живет со всем этим злом, пропитанный им насквозь?

Люди не должны причинять столько боли другим, особенно если эти другие не заслуживают подобного отношения… Несправедливость выпавшей на мою долю мести раздирала в клочья всё мое самообладание. Я как будто билась со штормовыми волнами, болтаясь в кромешной тьме в бурном океане, подобно утлому суденышку, обреченному на погибель…

Мне никак не удавалось прийти в себя, вырваться из удушливого забытья. Раньше я никогда не впадала в такое состояние. В голове стоял страшный туман, от которого было невозможно избавиться, как бы я ни старалась. То и дело я проваливалась в темноту и возвращалась в реальность, чувствуя на себе болезненные вспышки света. Меня окружали разрозненные звуки и голоса…

Кто-то мне что-то говорил, но я ничего не понимала, ни одного слова, не узнавала людей, находящихся рядом. Кажется, мое безвольное тело куда-то везли, потому что я чувствовала качку, вроде бы меня даже вырвало, и кто-то заботливо вытер мне рот…

Потом стало легче. Я начала приходить в себя. Осознала, что рядом со мной находится Слава — мой рыцарь в сияющих доспехах, примчавшийся на помощь по первому зову. А еще есть Альберт, который помог мне выбраться из клуба.

Я вышла из него в чем была — в этих ужасных длинных сапогах и черном плаще, прикрывающем мою наготу. Ну и конечно же, скрипка. Я не могла ее оставить в том вертепе. Наверное, нужно было подумать, не зря ли я сбежала, не совершила ли ошибку, какие неприятности повлечет за собой мой побег, насколько рассердится Суворов, позвонит ли в СИЗО и отомстит ли моей матери через своих знакомых…

Но сил на это не было. Возможно, стресс послужил виной моему состоянию, однако что-то подсказывало: дело не в этом. Годы выступлений перед строгими оценщиками закалили характер, и я не боялась сцены и публики. И несмотря на то, что последнее выступление было в обнаженном виде, это не могло привести меня к почти полной потере сознания и рвоте. Также вряд ли дело в моей простуде, она уже прошла благодаря тонне таблеток, что я выпила.

Я пыталась понять, что случилось, и единственное, что приходило в голову, что чем-то накачали виноград, каким-то наркотиком, и именно он так повлиял на меня.

От своих коллег, злых и завистливых, я вполне могла ожидать такого поступка. Отчасти мне уже полегчало. Но всё равно я находилась в ступоре и, как сомнамбула, вылезла от машины, позволяя Славе помочь мне подняться наверх, в его квартиру, и уложить меня на кровать. Я чувствовала, как он убирает гадкий плащ, снимает тесные сапоги и что-то там надевает на меня, вроде бы мягкую прохладную футболку длиной до колен, заботливо убирает волосы назад, чтобы не мешали, обтирает лицо холодной тряпкой, поит простой водой.

А потом я провалилась в спасительный сон, но, как ни странно, разбудили меня звуки музыки.

Глава 16

Причем мелодия была мне знакома. Да это же та самая композиция, что я играла в клубе! Озноб пробежал по коже, и я в ужасе зажмурилась, замерла, боясь пошевелиться и не желая выбираться из спасительного кокона постели. А музыка продолжала расшатывать мои нервы — та самая, которую навсегда возненавидела как свидетельство вселенского позора.

Вряд ли я в скором времени смогу взяться за смычок. Суворов отобрал у меня удовольствие от самого дорогого, лишил единственной отдушины…

Я никак не думала, что услышу ее снова так скоро. Это самый настоящий кошмарный сон. Откуда она взялась? Звук приглушенный, нечистый, словно воспроизводится запись. Вскоре я поняла, что происходит. Будто шестое чувство подсказало мне не шевелиться, а сначала разведать обстановку. Если бы я дала понять, что проснулась… лучше об этом не думать.

Осторожно я открыла глаза и украдкой присмотрелась к силуэту Славы, сидящего в кресле с телефоном в руках и освещаемого только холодным голубоватым свечением от экрана.