Недотрога для тирана (СИ)

Так! Не думаем об этом. Не вспоминаем не собирающиеся жениться на беременной невесте руки, плечи, пресс и … Тьфу!

Пока я размышляю, нам приносят еще коктейли. Видимо, Алсу озаботилась, чтобы мы не умерли от жажды.

Вкусно!

Блин!

– Алсу! – возмущенно шиплю я.

– Ты мне в глаз попала!

– Что в этом пойле?

– Водка, имбирное пиво, лед, имбирь… и э… веточка мяты… – вспоминает она, пытаясь проморгаться.

Это песец! После текилы – водку и пиво!

– Ты пей, вкусно. А я тебе сейчас такое расскажу…

Глава 46

Какой-то мудрый человек сказал, что утро добрым не бывает.

Абсолютно согласна.

Отвратительно себя чувствую, как будто мне уже семьдесят, и я последние три недели без просыху кутила в борделях Пуэрто-Рико, заливаясь мерзейшим пойлом.

С трудом поворачиваю голову, но заставить себя открыть глаза пока не могу.

Что-то мне подсказывает, что голова разболится еще больше.

– Не дыши на меня, чудовище, – хриплый со сна Юдинский голос вводит меня в состояние шока.

Мамочки! Не хочу открывать глаза!

Я просто хочу убить Алсу!

Я, что? Много прошу?

Напряженно прислушиваюсь с закрытыми глазами в надежде, что мне просто померещилось, но нет. Тело рядом начинает шевелиться. Я точно в койке не одна.

Блин!

Я – взрослая, ответственная, самодостаточная женщина! Я найду в себе силы открыть глаза!

Убеждаю себя, но трусливо приоткрываю только один.

– Вот скажи мне, женщина, – Юдин смотрит на меня укоризненно. – Ты – алкоголичка?

– Нет, – мрачно отвечаю я.

– Что ты такое пьешь, что тебя разматывает как катушку?

– Всего понемногу… – еще больше мрачнею, припоминая Алсушные коктейльчики.

– Двадцать пять, а мозгов нет, – вздыхает Михаил.

– Мне еще только двадцать четыре! – я дотягиваюсь до Юдина и, собрав силенки, бью его в живот.

– Очень по-взрослому, да. Ну что, убогая? Аспирину?

В моей душе мелькает что-то подобное благодарности, но ненадолго. Светлые чувства смывает волной ужаса, когда я обнаруживаю, что я совершенно голая.

– Мерзавец! – подскакиваю я на постели, прикрывая обнаженную натуру одеялом.

Организм осуждает мои резкие телодвижения и награждает меня ударом изнутри черепушки. Будто шар для боулинга с разгона врезается мне в переносицу.

– Ну не хочешь, как хочешь, – Юдин равнодушно закрывает глаза, собираясь продолжить свой сон. – Время пять утра, спи, женщина.

– Ты! – моему возмущению нет предела. – Ты меня поимел? Пока я была в несознанке! Ты понимаешь, что это изнасилование?

– Марин, я не буду на тебя заявлять. Успокойся и спи.

Я захлебываюсь эмоциями.

– Почему это ты на меня должен заявлять?

– Потому что вчера именно ты настаивала на… э… как там было? «Страстных объятиях, пробуждающих вожделение», во?

– Чего? – луплюсь на Михаила оторопело.

Он поворачивается ко мне плечом и демонстрирует четыре четкие царапины, оставленные на его плече, походу, мной.

– Но я не дался.

Возмутительно!

– Мерзавец!

– Ты повторяешься, дорогая.

– А почему я голая? – наседаю я.

– Потому что кто-то вчера возомнил себя тигрицей и гонял меня по квартире, раздеваясь на ходу. Кстати, шмотки будешь собирать сама. Надо бы тебя за устпренный бардак в угол поставить.

Ну конечно! Аккуратист Юдин и суровое испытание для его психики – лифчик на полу. В угол он меня поставит! Ага, щаз-з-з!

И тут меня озаряет. Что задница у меня как-то странно побаливает.

– Ты, что? Меня… вчера… порол?

Юдин приоткрывает глаз.

– Белая горячка?

– У меня попец болит! Не отопрешься!

– Марин, ты вчера раза три на него упала, естественно, он болит!

Господи, я пьяная ворвалась к Юдину, пыталась его изнасиловать, расцарапала ему плечи и отбила себе жопу. Я думала, падать уже некуда, и тут со дна постучали…

– Я больше не пью.

Михаил хмыкает:

– Если в алкогольную завязку ты уходишь так же, как в сексуальную, то это гиблое дело.

– В смысле? – я с подозрением смотрю на самоубийцу.

– Ну вчера ты мне говорила, что объявила целибат, и сняла трусы…

Блядь.

Нет слов. Давненько я не хлебала такого позора.

И все из-за чего? Трех коктейлей! Или пяти… Но это не точно.

В норме, я могу выпить больше. Если не мешать текилу ни с чем.

Ладно, надо валить из этой синей избы. Работушку никто не отменял, а приводить себя в форму я буду долго. Капец, конечно. Так ведь можно и заслужить кличку «Баклажан», потому что вечно синяя.

В то, что я практически не пью, Михаил не поверит ни за что.

Я выползаю из кровати, обмотавшись одеялом, которое оказалось единственным, и тем самым обнажаю Юдина, не озаботившимся бельем. И кое-что приветливо покачивается, предлагая вернуться в постель.

– Вот скажи мне, – спрашиваю я. – Ты извращенец? Зачем ты лег без трусов со мной в кровать? Почему мы вообще в одной кровати? Я помню милый диванчик в гостиной.

– Во-первых, ты никак не могла угомониться в поползновениях к моему телу…

– А ты, конечно, не такой? – хмыкаю я.

– А во-вторых, я почти уговорился…

– Скотина! – дотягиваюсь и бью его подушкой. ­– И как только совести хватило остановиться?

– Не хватило, – признается ржущий Юдин. – Просто ты отрубилась. Поза была пикантная, но это уже некрофилия.

– Ты точно извращуга! Это ж надо позариться на бухую в драбадан!

– Ты была такая милая… И на все согласная.