Недвижимость

— …когда я два с лишним месяца продаю вашу дурацкую квартиру!.. и в конце концов нахожу покупателя!.. то есть все идет к сделке!.. и не дешево, не дешево продал!.. и вы теперь мне заявляете, что не будете брать задаток! Чудесно!

Замечательно! Сейчас я уйду…

— Может быть, чаю? — растерянно брякнула Алевтина Петровна.

— …я уйду, а вы продавайте вашу квартиру сами или обратитесь к другому риэлтору, и когда он…

— Господи, да что ж такое-то!..

— …и когда он вам ее продаст, а вы ему скажете то же самое, что сказали сейчас мне, посмотрите, что он с вами после этого сделает!.. До свидания. Всего хорошего. Где моя сумка?

— Подпишем! — крикнул Будяев. — Алечка, ну что же ты стоишь, родная! Ну скажи Сереженьке, что мы подпишем! Ну хорошо, мы подпишем, подпишем! Но так же тоже нельзя, Сережа! Нас-то куда?!

Куда нас-то?!

Вот такой вопрос.

Мне рассказывали про одного мальчика. Бабушка привела его на

Красную площадь, поставила лицом к Мавзолею и торжественно сообщила:

— Митя, здесь лежит тело Владимира Ильича Ленина!

— А голова? — удивился мальчик.

Я сел и обхватил затылок руками.

15

«Самсон трейдинг» располагался где-то в тесных недрах помоечных дворов на Селезневке, и сколько раз я ни приезжал сюда, столько совался не в ту подворотню. А как их различишь? Чертыхнувшись, я сдал задом, выбрался на улицу, проехал еще сорок метров и снова нырнул в туннелеобразный въезд под покосившимся трехэтажным домом.

Гулкий туннель заканчивался почти таким же сумрачным и гулким колодцем двора, обставленным кривобокими домишками.

Я приметил знакомый «ниссан» и встал вплотную.

В торце одного из этих не внушающих доверия зданьиц металлический козырек прикрывал ступени, ведущие в полуподвал.

— Слушаю вас, — прохрипел динамик, когда я нажал неприметную кнопку.

— Кастаки у себя? — спросил я. — Откройте.

Замок щелкнул.

Миновав неодобрительно посмотревшего охранника, я прошел недлинным коридором и оказался в прохладном холле. Секретарша сидела за полукруглой стойкой.

— К Александру Васильевичу.

— Вы договаривались?

— Он ждет, — соврал я.

— Направо по коридору, — сказала она.

И здесь же, тыркнув клавишу, преданно донесла в селектор:

«Александр Васильевич, к вам…»

Дверь кабинета была открыта. Шура сидел за столом. Ноги, на американский манер, лежали на столе.

— Здравствуйте, дядя босс, — сказал я.

— Дядя босс и гол, и бос, — пробормотал он в ответ. — Здорово, здорово… Кофе будешь?

— Я еще не обедал, — сказал я. — Письмо давай.

Кастаки опустил ноги и сел по-человечески.

— Второе пришло, — сказал он, роясь в карманах пиджака. — Хотел звонить. А ты сам заявился.

И протянул два конверта.

— Спасибо, — сказал я. — Все, погнал.

— Слушай, что-то мы с тобой все как не родные? — спросил Шура. -

Ты вечером что делаешь? Может, посидим где? Пивка, рыбки… а?

Я развел руками:

— Сегодня точно не могу. Да погоди, вот повод какой-нибудь будет…

— Повод, повод… Ты, Капырин, не понимаешь. Какой повод? Наше обоюдное желание — это не повод? Мы же не можем вечно ждать милостей у природы…

— Александр Васильевич, извините, — строго сказала голубоглазая девушка, заглянувшая в кабинет. — Шульман звонил, у него на таможне проблемы. Просил с ним связаться.

Шура чертыхнулся и потянулся к телефону, махнув рукой: пока, мол…

Я сел в машину и разорвал конверт:

«Сереженька, дорогой, здравствуй!

Поговорила с тобой и все не могу успокоиться, села сразу за письмо.

Болит, болит у меня душа за Павла, и не знаю, что делать. Уже по-всякому думала. Ведь родная кровь Павел, своя. Кто за ним ухаживает, как? Я Людмилу никогда не видела, но если они с

Аней-покойницей похожи, то такая же волоха, наверное. Как бы я хотела поехать в Ковалец! Но как бросить здесь все?

Какая все-таки жизнь страшная, Сереженька. Откуда такая гадость у Павла взялась? Хорошо, что вовремя прихватили, сделали операцию. Если ранняя стадия, то, может быть, обойдется. Помнишь

Коломийцев? Они теперь где-то под Калугой живут. Так вот Витиному отцу тоже делали такую операцию. И ничего, жил себе и жил, пока не умер от инфаркта. Бедный Павел. Как мне его жалко.