Недвижимость

Слишком. И копаются, и копаются. Не угодишь. Мы же не можем здесь стены передвинуть, верно? Какая есть квартира – такую и покупайте. Так нет же. То не так, это не этак… Да-а-а-а… Ну хорошо хоть, что Ксения эта решилась… так-то она вроде приличная женщина… – Он с сомнением поднял брови. – А там-то, конечно, кто ее знает… Доторговались, значит. Ну хорошо… Я уж, по чести сказать, и не рассчитывал. Ну слава богу… Как ни болела, а все же померла, как говорится… – Он помолчал, потом закончил со вздохом: – Но все-таки очень, очень привередничают.

Уж и цену сбавили, – правда? – а им все не так. Какие люди все-таки…

Неодобрительно покачивая головой, Будяев принялся выщупывать в раскрытой пачке сигарету. Я уж давно заметил эту привычку: одну вытрясет, помнет, потом другую… хорошо если на третьей остановится.

Дмитрий Николаевич сунул наконец сигарету в рот, рефлекторно точным движением истинного курильщика приклеив ее к нижней губе, взял коробок и негромко встряхнул. С третьего раза полыхнуло.

Табак затлел. Потек дым.

Затянувшись, влажно закашлялся.

– А как же с нами-то теперь? – спросил он в конце концов, утирая косточкой пальца слезящиеся глаза. – А?

Я вздохнул.

– Теперь ваша очередь привередничать. Пока время есть.

– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!.. – укоризненно загудел Будяев. -

Что вы, что вы. Скажете тоже – привередничать. Какое там!.. Нам не до переборчивости. Наоборот. Надо бы побыстрее. Прижимает.

Видите ли, тут какая вещь… Вот я вам сейчас покажу. Разве бы мы отсюда когда двинулись? У-у-у-у-у!..

Он положил сигарету, засучил рукав и предъявил желтый пластырь, наклеенный на левое предплечье.

– Видите? Вот эта чепухенция стоит десять долларов. Мне на месяц нужно три упаковки по десять штук в каждой. Умножаем десять на тридцать: итого триста. Это, так сказать, кредит. Что же касается дебета, каковой существует у нас в одном-единственном виде, то есть пенсии, то… Тьфу, даже вспоминать не хочется. -

Он отмахнулся. – В общем, совершенно негодная получается арифметика.

Застегнул рукав и снова взял сигарету.

– Можно бы, конечно, и без них… Но без них – это, скорее всего, недолго. И – до свидания. Уж я не буду вам рассказывать в деталях… короче говоря, как ни крути, а нужны они мне просто позарез… Из этой хреновины нитроглицерин поступает в кровь в течение суток. И равномерно! Вот что важно! Рав-но-мер-но!..

Здесь ведь такая штука, – он сморщился и легонько постучал кулаком по груди, – что без равномерности просто ни в какие ворота. Таблетка что? – сначала много, потом мало. Потом следующая таблетка – опять много. А сердечная мышца этого не любит. Ой не любит! Ее пошатает-пошатает, а потом кувырк – и готово. Такая вот ерундовина. Следовательно, через пару неделек, от силы через месячишко – на бугорок. Не хотите на бугорок?

Тогда просим под капельницу – капельница тоже равномерность обеспечивает… Но не могу же я остаток жизни под капельницей провести? Сами посудите. Это и физически невозможно, и… да что говорить! А раз невозможно – тогда вот… пожалуйте бриться.

Пластыречек забугорный. А?

– Понятно… Послезавтра можно будет посмотреть две квартиры. По описанию подходящие.

– Во сколько приедете? – забеспокоился Будяев.

– Позвоню.

– А завтра не поедем?

– Завтра не поедем. Завтра мне в Ковалец нужно ехать.

– Ого!.. Опять в Ковалец! Все по тем же делам?

– Все по тем же, – кивнул я.

– Эх-хе-хе… Да уж, делишки…

Будяев стряхнул пепел и уставился на тлеющий кончик сигареты.

– Видите ли, Сережа, – сказал он. – Все это, конечно, шелуха… все равно существуют неизбежные окончания… Зачем мне вечная игла для примуса, если я не собираюсь жить вечно. Помните? – Он хмыкнул. – Тут ведь вот какая смешная штука. Личная смерть – это событие громадное, конечно. Очень, очень значительное… Но все же гораздо любопытнее размышлять о человечестве в целом. А?

– Не знаю, – ответил я. – Разве?

– Конечно! – оживился Будяев. – Несомненно! И что интересно?

Человечество в целом ведет себя точь-в-точь как большая колония дрожжевых бактерий. Ну, вы знаете: стоит этим закукленным тварям оказаться в подходящей среде, как они встрепетываются и начинают жить полнокровной и радостной жизнью. Что касается среды, то это, допустим… – Он махнул сигаретой. – Допустим, это виноградный сок.

– Допустим, – кивнул я. – Еще бы. Очень подходящая среда.

– Вот-вот. Ожив, они без устали поглощают сахар и непрерывно размножаются. А вместо сахара выделяют алкоголь. Чем больше их становится, тем быстрее идет дело. Сахар, понятное дело, убывает. Зато увеличивается концентрация алкоголя. Должно быть, каждая… гм… гм… особь? – Будяев посмотрел на меня, словно ожидая, приму ли я это слово; я принял. – Каждая особь озабочена тем, чтобы сожрать как можно больше. Вещь экзистенциальная: надо полагать, именно в этом видится им смысл их короткого, но бурного существования.