Недвижимость

– Подождите, Нина Михайловна, подождите! Давайте хоть взглянем для начала!

– Да пожалуйста, – холодно ответила она. – Ведь для того и приехали.

И отвернулась к окну.

– Кто-нибудь прописан? – спросил я, осматриваясь.

Как-то раз я вошел вот так же по делу в чужую квартиру и, оказавшись в пустой и жаркой кухне, увидел на голом полу двух годовалых детей, деятельно пытавшихся отобрать у двух добродушных собак две большие обглоданные кости. Стена возле черной плиты была выкрашена в необычный цвет – она казалась переливчатой, пятнистой и как будто лакированной. Подойдя ближе, я понял, что это тараканы.

Здесь по крайней мере не было ни собак, ни младенцев.

– Что?.. Нет, никто не прописан, – сказала она. – Раньше жили… э-э-э… Теперь нет никого.

Я кивнул.

Я догадывался, каким будет ответ. Для того чтобы превратить городское жилье в черную, засаленную и вонючую пещеру, требуется немало времени. Было понятно, что последние годы здесь жил человек, у которого не было ни сил самому позаботиться о себе, ни кого-нибудь из близких, кто мог бы ему в этом помочь.

Кое-какие детали подсказывали, что это был мужчина: учебник шахматной теории на запыленной полке, палка с большим, явно не под женскую руку, набалдашником в углу… Наверное, он был болен и стар. И, наверное, ждал смерти, которая снимет наконец все вопросы, и уже не обращал внимания на то, как именно придется провести остаток жизни – тем более что остаток, судя по всему, должен быть очень коротким. А жизнь-то все тянулась и тянулась… Коричневый продавленный диван с отломанной боковиной был завален грудой клокастого тряпья. На письменном столе лежали несколько грязных ложек, наполовину исчерпанный отрывной календарь за позапозапрошлый год, россыпь разнородных таблеток и комок заскорузлых бинтов. Часть стены возле окна была черной, паленой, обои вокруг пятна вывернулись угольными лепестками – должно быть, когда-то по неведомой мне причине загорелась занавеска. Гарью не пахло: значит, это было давно. В ванной почему-то нескончаемо шумела горячая вода: оттуда тянуло паром, и воздух в комнате стоял влажный, как в бане.

– Понятно, – сказал я и пробрался в кухню.

Лампочка, свисавшая с потолка, не загорелась, когда я щелкнул сальным на ощупь выключателем, поэтому разглядеть детали мне не удалось. Однако запахи живут и в темноте – и уж их-то я ощутил в полной мере.

Заглянул в ванную. Кран был сорван, вода лилась бурно и беспрестанно, фанерная рамка мутного зеркала набухла и растрескалась.

– Да… – протянул я. – Надо бы слесаря вызвать.

Впрочем, это было не мое дело.

– Надо, все надо!.. – отозвалась она. – Он и раньше-то горячую воду лил. Тут стены-то тонкие – одна видимость… Рефлектор сгорел, так он воду открутит на полную катушку – вот она и хлещет целыми днями… Пару полная квартира, а ему хоть бы хны.

Мерз он, видите ли. – Она вздохнула и сердито закончила, передернув плечами под цветастым платком: – Люди-то какие бывают… ничего не докажешь.

Я кивнул. Про “не докажешь” – это она точно сказала. Особенно если кому холодно.

В конце концов старик умер. Собственных детей у него, видимо, не было. Но ему не хотелось, чтобы квартира пропала, и он почему-то завещал ее Нине Михайловне. Может быть, она его знакомая… или даже соседка, что вероятней, – заходила иногда по бабьей своей беспричинной доброте, проведывала. Время от времени покупала пакет молока. Буханку хлеба. Доброта ее не осталась без награды.

Воздалось сторицей. И это справедливо. Теперь она вступила в законные права… оформила бумаги… хочет продать… Ясно как божий день.

– Значит, вы являетесь владелицей этой квартиры? – спросил я как можно приветливей.

– Да, являюсь, – с непонятным, но привычным вызовом в голосе ответила Нина Михайловна.

“Старая ты бессмысленная калоша”, – сказал я про себя. И задал второй вопрос, по-прежнему улыбаясь:

– А документики можно посмотреть?

Приветливость, приветливость и еще раз приветливость.

Она насторожилась:

– Паспорт, что ли?

– И паспорт тоже, – ответил я. – Паспорт – это очень важный документ. Один из самых важных. Паспорт, Нина Михайловна, – это удостоверение личности. Кроме того, данные паспорта часто фигурируют в…

– Это что же? – Нина Михайловна явно почуяла какую-то опасность: никогда я не мог понять, какую опасность чуют такие вот тетки с белыми лбами, когда их просят об элементарнейшей вещи: показать на секунду паспорт, чтобы можно было убедиться в отсутствии расхождений. – Зачем вам паспорт? Я-то у вас паспорта не спрашиваю!

– Да вы не поняли! – сказал я, улыбаясь шире. – Я же не в том смысле… не как в милиции!

– Паспорт не дам! – отрезала она.

– Да почему же вы не дадите паспорт? – Я дурашливо посмеивался: мол, какие диковинные разногласия у нас возникли. – Да что вы!

Ну хотите – вот вам мой паспорт, пожалуйста!

Она секунду или две смотрела на меня в упор, по-видимому решив нанизать, как сардельку, на взгляд своих маленьких и непонятно чем возмущенных глазок, затем порывисто вздохнула и стала, бормоча что-то о доверии и недоверии, с оскорбленным видом копаться в сумочке. Даже лоб немного наморщился.