Неджентльмен

— Это меня спровоцировали! Ты сам и спровоцировал, потому что на новогоднем балу не придумал ничего лучше, как сидеть и трепаться о своих чертовых акциях! А взбесился ты исключительно из-за того, что я танцевала не с кем-нибудь, а именно с Ником. Если бы это был Иан, ты бы даже внимания не обратил. Просто он тебе не нравится. У тебя к нему какая-то иррациональная антипатия. И в сквош ты предложил ему сыграть именно поэтому — надеешься его проучить. Со стороны это выглядит довольно жалко.

— Я собираюсь не просто проучить ею, — хмуро заметил Саймон. — Я собираюсь его уничтожить.

Дейзи вдруг оттаяла. Бог с ним, просто он немного завидует, вот и все. Отсюда и нелепая идея устроить дуэль на корте для сквоша. Она живо представила себе, как все это будет.

К тому моменту, когда они подъехали к ее дому в районе Ричмонд-парка, к Дейзи вновь вернулось хорошее расположение духа. Гнев ее окончательно улегся под влиянием выпитого, к тому же она вспомнила, что на благотворительной лотерее выиграла бесплатный поход в косметический салон.

Однако Саймон почему-то не стал искать место для парковки и, остановив машину напротив ее двери, сказал:

— Если не возражаешь, я сегодня не буду заходить. Я забыл захватить во что переодеться, так что утром нам пришлось бы заезжать ко мне и мы потеряли бы уйму времени.

Дейзи не верила своим ушам. Она-то надеялась, что он останется на ночь, и уже представляла, как они утром будут валяться в постели, лениво отпуская шуточки по поводу неизбежного жаркого, которое поджидало их у его матери.

— Вот тебе раз! — Восклицание, даже для ее собственного слуха, прозвучало неожиданно резко. — Мы могли бы встать пораньше и заехать к тебе по пути.

— Это не по пути, — заметил Саймон. — И, сказать по правде, я немного устал.

— С чего бы вдруг? Ты же практически не танцевал.

— Согласен. — Он выдержал укоризненную паузу и добавил: — На всякий случай, если ты вдруг не обратила внимания, позволь напомнить, что я работал всю неделю как вол.

Если он хотел, чтобы ей стало стыдно, ему это удалось.

— Извини, — промолвила она, наклоняясь, чтобы поцеловать его на прощание. — Увидимся утром.

От его ответного поцелуя — такого мягкого, нежного и всепрощающего — ей стало еще хуже.

Саймон проводил ее до дверей. Он всегда так поступал на тот случай, если поблизости окажется какой-нибудь бродяга.

Но уже закрыв за собой дверь, Дейзи снова почувствовала укол досады. Новый год, а я ложусь спать одна. Для сквоша он никогда не устает, чтоб его!..

Она долго не могла уснуть. К чувству смутной обиды примешивалась горькая досада, заставляя беспокойно ворочаться под пуховым одеялом. Тщетно она приказывала себе не вспоминать этих роковых серо-зеленых глаз. И чем сильнее она старалась забыть, тем больше они тревожили душу. Наконец образ этот стал своего рода наваждением, чем-то вроде неоплаченного счета, от которого никуда не деться.

Он словно говорил: «Рано или поздно тебе придется заняться мной. Бесполезно прятать меня в ящик кухонного буфета в надежде, что я никогда больше не напомню о себе».

И уже во сне она все еще пыталась отделаться от вездесущего взгляда, и не только от него. Теперь к нему добавились и другие, не менее смущавшие душу картинки: ладонь, которую он протянул ей и которую она безропотно приняла, руки, которые закружили ее в неистовом рок-н-ролле, расстегнутый ворот белоснежной рубашки. Не говоря уже о словах-искусителях, которые до сих пор, по прошествии девяти лет, звучали в ее ушах: «Ты похожа на ангела».

Будильник зазвонил в четверть одиннадцатого. Дейзи выключила его и снова свернулась калачиком под одеялом, думая о том, как было бы хорошо, если бы можно было весь день нежиться в постели и не надо было вставать, одеваться и тащиться на ланч к родителям Саймона.

Нет, разумеется, они очень милые люди, безукоризненно вежливые, только предсказуемые до зевоты. «Джин-тоник или шерри, дорогуша? Как поживает твоя мама? Ты должна нас познакомить».

Дейзи и сама понимала, что должна. Но все время откладывала на потом. Она просто не могла представить свою мать — дитя природы с ее мягким обаянием — в рафинированном обществе Уэйбриджа.

Вернее, могла. И даже отлично представляла. Конечно, они будут сама любезность. «Изабел, тебе джин-тоник или шерри? Дейзи говорила, что ты занимаешься садово-парковым дизайном и прекрасно разбираешься в цветах. Как это, должно быть, увлекательно иметь творческую профессию».

Ее мать, в свою очередь, тоже будет сама любезность. Другой она ее никогда и не видела. На ней будет какая-нибудь длинная, широкая юбка и муслиновая блузка, украшенная приобретенными на бесчисленных благотворительных базарах бусами и безделушками, которые придавали ей неуловимый богемный шарм, хотя на любой другой выглядели бы убогой безвкусицей. Мать хвалила бы еду, внимательно слушала бы рассуждающего о политике отставного полковника Фостера и ни разу не позволила бы себе ни одного критического замечания. Потому что — ради Дейзи — ей хотелось произвести хорошее впечатление.