– Еще один такой же, как вчера, я ей передал, сэр, – пояснил почтальон, кивая на Сильвию. Но так и не дождавшись ни от кого ответа, отошел, пятясь и желая всем доброго утра.
Реклесс проговорил, обращаясь к Далглишу:
– Адресовано Морису Сетону, эсквайру. Опущено либо поздно вечером в среду, либо рано утром в четверг, в Ипсвиче, штемпель вчерашний, дневной.
Он держал письмо осторожно, за один угол, по-видимому, заботясь о том, чтобы не оставить лишних отпечатков. Ловко надорвал большим пальцем конверт. И вынул лист бумаги, покрытый машинописью через два интервала.
Реклесс принялся читать вслух:
– «В виду суффолкского побережья дрейфовала небольшая парусная лодка, на дне ее лежал труп с отсеченными кистями рук. Покойник был мужчина средних лет, маленький, молодцеватый, обряженный в элегантный темный костюм в белую полоску, так же безупречно сидящий на мертвом, как прежде сидел на живом…»
Сильвия Кедж протянула руку:
– Дайте посмотреть.
Реклесс, поколебавшись, поднес листок к ее лицу.
– Это он написал, – сдавленным голосом проговорила Сильвия. – Он. И машинка его.
– Возможно, – сказал Реклесс. – Но не он отправил. Даже если письмо опущено вечером в среду, этого не мог сделать он, так как был к тому времени мертв.
Но она закричала:
– Это он печатал! Говорю вам, я его работу знаю. Печатал он! А ведь у него нет рук!
И зашлась в приступе истерического хохота. Хохот громким эхом отдался на мысу, спугнул стаю чаек, они вдруг сорвались с берегового обрыва и закружились белым вихрем, тревожно крича.
Реклесс равнодушно смотрел на выгнутое тело и разинутый рот Сильвии, не делая ни малейшей попытки как-то ее успокоить, привести в чувство. В стеклянных дверях вдруг появился Дигби Сетон, нелепая серая повязка подчеркивала бледность его лица.
– Черт, в чем дело?..
Реклесс посмотрел на него без всякого выражения и ответил своим ровным тусклым голосом:
– Мы получили письмо от вашего брата, мистер Сетон. Правда, как чудесно?
12
Утихомирить Сильвию Кедж удалось далеко не сразу. Истерика была настоящая, без притворства. Но Далглиша удивляло, почему она так расстроена. Изо всех обитателей Монксмира всерьез потрясена и подавлена смертью Мориса Сетона была одна мисс Кедж. И ее нервный срыв не вызывал подозрений. Она и выглядела, и держалась так, как будто едва-едва владела собой – и вот сорвалась. Но потом опять с усилием взяла себя в руки и наконец оправилась настолько, что можно было везти ее домой. Сопровождал ее Кортни, которого совершенно покорило ее осунувшееся лицо и страдальческие глаза, – он покатил ее инвалидное кресло вниз по Кожевенному проулку трепетно, как молодая мать, являющая враждебному миру свое хрупкое новорожденное чадо. Далглиш вздохнул с облегчением. Он убедился, что присутствие Сильвии Кедж ему в тягость, и стыдился своего чувства, понимая, что это нехорошо с его стороны и ничем не оправдано. Она отталкивала его физически. Для соседей Сильвия была средством удовлетворить свой инстинкт сострадания без особых затрат и зная при этом, что им вернется сторицей. Ее, как нередко бывает с убогими в обществе, одновременно и баловали, и эксплуатировали. А вот интересно, что она-то обо всех них думает? Далглиш корил себя, что не испытывает к ней должной жалости, но он не мог без неприятного ощущения наблюдать, как она ловко пользуется своей немощью. Хотя это же ее единственное оружие! И, презирая молодого сержанта за наивность и мягкосердечие, а себя – за бесчувственность, Далглиш отправился в «Пентландс» обедать. Обратно он шел по грунтовке. Так было дольше и менее живописно, но Далглиш очень не любил возвращаться по своим же следам. Путь лежал мимо жилища Джастина Брайса. И когда он поравнялся с его домом, на втором этаже открылось окно, хозяин высунул голову на длинной шее и позвал:
– Милый Адам, зайдите ко мне. Я вас специально подкарауливаю. Знаю, вы тут собираете сведения для этого вашего скучного приятеля – инспектора, ну да Бог с вами. Оставьте ваше орудие устрашения за дверью и зайдите налейте себе что по вкусу. Я сию минуту спущусь.
Далглиш, поколебавшись, толкнул дверь и вошел. Маленькая неприбранная гостиная Брайса служила своего рода хранилищем для всяких пустяков, которым не нашлось места в лондонской квартире. Решив не пить без хозяина, Далглиш крикнул наверх:
– Он вовсе не мой скучный приятель, а очень толковый полицейский офицер!
– Несомненно, несомненно, – голос Брайса звучал приглушенно, он, по-видимому, как раз натягивал через голову какую-то одежду. – Такой толковый, что мне надо глядеть в оба, не то он сцапает меня моментально. Полтора месяца назад меня задержали за превышение скорости на шоссе А13, и офицер, с которым пришлось объясняться, эдакий рыжий детина со взором василиска, держался крайне нелюбезно. Я написал жалобу начальнику полиции. И разумеется, это был роковой шаг с моей стороны. Теперь-то я понимаю. Они мне спуску не дадут, будут сводить счеты. Моя фамилия значится у них в специальном черном списочке, можно не сомневаться.