— Я любую смерть воспринимаю очень спокойно. Иначе я не смогла бы выполнять свою работу. В больнице все время кто-то умирает. Возможно, и сейчас кто-то умирает у меня в отделении, как это уже случилось сегодня днем с одним из моих пациентов!
Она возразила с неожиданной страстностью, словно возмущенная тем, что страшный перст судьбы коснулся кого-то из тех, за кого она несла ответственность. Такая внезапная перемена настроения привела в замешательство Дэлглиша. Выходит, в этом полнеющем непривлекательном теле скрывается темперамент примадонны — страстный, безудержный. Сначала эти маленькие невыразительные глазки за толстыми стеклами очков смотрели на него с тупой злостью, а упрямый рот обиженно огрызался. А потом вдруг такая метаморфоза — глаза засверкали, лицо вспыхнуло от негодования и совершенно преобразилось. В это мгновение он смог представить себе, какой ревностной собственнической любовью окружала она тех, кто находился на ее попечении. Перед ним была внешне обыкновенная женщина, которая с устрашающей решимостью посвятила свою жизнь одной-единственной цели. И если что-то (или кто-то) встанет на пути ее представлений о высшем благе, как далеко заведет ее такая решимость? По сути своей она, казалось бы, и разумная женщина. Однако убийство часто оказывалось последним средством людей неразумных. Что касается этих двух убийств, то было ли это, при всей их сложности, делом рук умной женщины? Схваченная впопыхах бутылка дезинфицирующего средства, легкодоступная банка с никотином… Разве не говорили эти два случая смерти о внезапном невольном порыве, о легкомысленном расчете на простейший выход? Ведь наверняка в больнице можно было найти более тонкий способ избавиться от человека?
Злые глаза смотрели на него с настороженной неприязнью. Сама процедура допроса была оскорбительна для нее. Безнадежно пытаться расположить к себе такого свидетеля, и у Дэлглиша не было желания пытаться это сделать.
— Я бы хотел услышать о ваших передвижениях в то утро, когда умерла Пирс, и вчера ночью, — сказал он.
— Я уже рассказывала инспектору Бейли про то утро, когда умерла Пирс. А вам послала записку.
— Я знаю. Спасибо. А теперь мне хотелось бы, чтобы вы рассказали все сами.
Она больше не возражала и перечислила последовательность своих передвижений и действий так, будто читала железнодорожное расписание.
Рассказ о ее передвижениях в день смерти Хедер Пирс почти полностью совпадал с записью показаний, которые она дала инспектору Бейли. Она говорила только о своих собственных действиях, не выдвигала никаких версий, не делала никаких заключений. После той первой вспышки эмоций она, очевидно, решила придерживаться фактов.
В понедельник двенадцатого января она проснулась в шесть тридцать, потом вместе с главной сестрой выпила чашку чаю: у них была привычка пить утром чай в квартире мисс Тейлор. Она ушла от главной сестры в семь пятнадцать, потом приняла ванну и оделась. Оставалась в своей комнате примерно до без десяти восемь, после чего забрала свою газету с полки в холле и пошла на завтрак. Ни на лестнице, ни в холле она никого не видела. В столовой к ней присоединились сестра Гиринг и сестра Ролф, и они завтракали вместе. Она первой закончила завтрак и покинула столовую; не могла сказать точно, когда именно, но, вероятно, не позже восьми двадцати она ненадолго зашла в гостиную на четвертом этаже, а потом отправилась в больницу и пришла в свое отделение без нескольких минут девять. Она знала об инспекции Генерального совета медсестер, поскольку, разумеется, главная сестра говорила с ней об этом. Она знала о наглядном уроке, поскольку все детали учебной программы были отражены на доске объявлений в холле. Она знала о болезни Джозефин Фэллон, поскольку сестра Ролф позвонила ей ночью. Правда, она не знала, что Пирс должна была заменить Фэллон. Она согласилась, что могла бы легко обнаружить это, взглянув на доску объявлений, но не потрудилась посмотреть. Непонятно, почему это должно ее беспокоить. Одно дело — интересоваться общей программой подготовки медсестер и совсем другое — беспокоиться и проверять, кто должен играть роль пациента.