Дэлглиш пробурчал что-то в знак согласия и жестом отправил Джастина обратно, хотя слишком хорошо его знал, чтобы понадеяться, что тот угомонится. После завтрака, набравшись сил для дневных проделок, он непременно позвонит Селии Колтроп, и они вместе станут гадать, что затеял Адам Дэлглиш на сей раз. К полудню весь Монксмир, включая Оливера Лэтэма, будет знать, что он покатил в Лондон, забрав с собой фотографию.
Дорога оказалась нетрудной. Адам поехал кратчайшим путем и к половине двенадцатого прибыл в город. Он не ожидал, что так скоро вернется сюда. У него возникло ощущение преждевременного прерывания испорченного отпуска. Утешая себя надеждой, что это не совсем так, Адам поборол искушение заехать домой, в квартиру, расположенную высоко над Темзой, близ Куинхита, и направился в Уэст-Энд. Перед полуднем он поставил «купер-бристоль» на Лексингтон-стрит и зашагал в Блумсбери, в клуб «Кадавр».
Это было типичное английское заведение, его основал в 1892 году некий барристер как место встречи людей с интересом к убийствам и перед смертью завещал клубу свой приятный дом на Тейвисток-сквер. Клуб был сугубо мужским, женщин не зачисляли в его члены и даже не пускали внутрь. Крепкий членский костяк составляли авторы детективных романов, избиравшиеся по принципу престижности их издателей, а не величины продаж, пара отставных офицеров полиции, дюжина практикующих барристеров, трое судей в отставке и большинство известных криминалистов-любителей и уголовных репортеров. От остальных членов клуба требовалось вовремя платить взносы, с умным видом обсуждая вероятную вину Уильяма Уоллеса[3]
и достоинства защиты Мадлен Смит[4]. Исключение женщин означало неучастие в дебатах ряда лучших писательниц криминального жанра, но это никого не волновало: с точки зрения комитета их допуск вряд ли компенсировал бы расходы на установку женских туалетов. Сантехника в «Кадавре» и впрямь не менялась с 1900 года, когда клуб водворился по своему нынешнему адресу, хотя ходили слухи, будто ванны приобретал сам Джордж Джозеф Смит[5]. Старомодными были в клубе не только водопровод и канализация. Оправданием эксклюзивности выступало также утверждение, что неприлично обсуждать убийства в присутствии женщин. Само убийство становилось в «Кадавре» цивилизованной архаикой, отгороженной от реальности временем и доспехами закона и не имевшей ни малейшей связи с теми мрачными и жалкими преступлениями, которыми занимался почти всю свою профессиональную жизнь Дэлглиш. Само слово «убийство» здесь ассоциировалось с викторианской служанкой в крахмальном чепце с лентами, наблюдающей через дверь спальни, как Аделаида Бартлетт готовит мужу снадобье; с изящной рукой жительницы Эдинбурга, подающей чашку какао — возможно, с мышьяком; с доктором Лемсоном, подсунувшим шурину за чаем отравленный кусок пирога; с Лиззи Борден, крадущейся с топором по безмолвному дому в Фолл-Ривер в разгаре лета…У каждого клуба есть своя изюминка. В клубе «Кадавр» их было целых две, и звались они Плантами. У членов клуба была присказка: «Что мы будем делать, если лишимся Плантов?», звучавшая как: «Что мы будем делать, если на Англию сбросят бомбу?» Оба вопроса имели зачатки смысла, но усматривали его только лица, склонные к болезненной меланхолии. Мистер Плант подарил жизнь — верность клубу заставляла в это верить — пяти полногрудым и умелым дочерям. Три старшие, Роз, Мэриголд и Вайолет, вышли замуж, но иногда заглядывали в клуб, чтобы помочь родне. Обе младшие, Хизер и Примроуз, работали там официантками. Сам Плант являлся бессменным дворецким и мастером на все руки, а его жена пользовалась славой лучшего во всем Лондоне кулинара. Плантам клуб был обязан атмосферой загородного особняка, где преданные, умелые и деликатные слуги обеспечивают воистину домашний комфорт. Члены клуба, хоть раз его вкусившие, пребывали в приятной иллюзии, будто вернулись во времена своей молодости, а те, кто внимал их восторгам, начинали сознавать, чего лишаются. Даже причуды Плантов придавали им интерес, не делая менее профессиональными, что можно сказать о слугах немногих клубов.
Дэлглиш не был членом клуба, но иногда тут обедал, и Планты его запомнили. Благодаря причудливой алхимии, царящей в подобных сферах, его здесь скорее привечали. Теперь Плант охотно водил его по заведению и отвечал на вопросы, не вынуждая Адама уточнять, что в данном случае он выступает как любитель. Оба по большей части молчали, однако отлично понимали друг друга. Плант отвел гостя в маленькую спальню на втором этаже, которую всегда предоставляли Сетону, и ждал в дверях, пока Дэлглиш осматривал комнату. Адам привык работать под надзором, иначе такое пристальное наблюдение сбило бы его с толку.