Неестественные причины

Оливер Лэтем рассмеялся, после чего установилось неловкое молчание. Его нарушила Сильвия Кедж. Она произнесла сипло, вызывающим тоном:

– Мне он ничего такого не рассказывал!

– Разумеется, милочка, – вкрадчиво отозвалась мисс Кэлтроп. – Есть много вещей, которые мистер Сетон с тобой не обсуждал. Разве обо всем говорят с прислугой? А он к тебе именно так относился. Почему ты позволила сделать из себя уборщицу? Где твоя гордость? Мужчинам, моя милая, больше нравятся девушки с характером.

Откуда вдруг столько злобы? Далглиш заметил, что остальные тоже смущены и недоумевают. Все опять замолчали. Далглишу было неловко смотреть на обиженную Сильвию, а она кротко понурила голову, как бы принимая заслуженный упрек, и волосы с двух сторон черным занавесом закрыли ей лицо. Он слышал ее сиплое судорожное дыхание. Но почему-то ее было не жаль. Бесспорно, Селия Кэлтроп вела себя недопустимо, но в Сильвии Кедж было что-то такое, не располагающее к сочувствию. Интересно, однако, откуда у Селии эта ярость?

Со времени появления инспектора Реклесса с сержантом прошел уже почти час, в течение которого инспектором было сказано очень мало, а собравшимися обитателями Монксмира, за исключением Далглиша и его тетки, – довольно много. И не все умно. Реклесс расположился в кресле с высокой спинкой, приставленном к стене, и сидел недвижно, как судебный пристав, зорко поглядывая вокруг своими сумрачными глазами. В комнате было жарко натоплено, но он не снимал плаща из дешевого габардина, провисающего под грузом металлических начищенных пуговиц, пряжек и заклепок. А на коленях бережно покоил пару кожаных перчаток с крагами и фетровую шляпу, словно опасаясь, как бы не отняли. Человек не в своей тарелке, эдакий мелкий чин, который попал к ним по долгу службы и даже не отваживается выпить рюмочку при исполнении обязанностей. Далглиш понимал, что именно такого эффекта Реклесс и добивается. Как всякий хороший сыщик, он умеет, когда нужно, стушеваться, стать как бы невидимым, неприметным, будто предмет обстановки. Конечно, у него и внешность подходящая – маленького росточка, только-только, должно быть, добрал до нижнего предела нормы для полицейских, и лицо боязливое, бесцветное и до того обыкновенное, их таких тысячи встретишь в субботней толпе на любом стадионе. Тусклый, невыразительный, ничем не характерный голос. А глаза, широко расставленные и холодно выглядывающие из-под нависших бровей, беспрестанно перебегают с одного говорящего на другого – манера, которая могла бы смутить собравшихся, если бы, конечно, они там соблаговолили это заметить. Подле инспектора держался сержант Кортни с видом человека, которому велено сидеть прямо, разуть глаза и уши и помалкивать, что он исправно и делает.

Далглиш через всю комнату взглянул на тетку. Она сидела в кресле на своем обычном месте и, достав вязание, словно бы совершенно отрешилась оттого, что происходило вокруг. Спицы она держала на континентальный манер, стоймя, как обучила ее в свое время гувернантка-немка. Селия Кэлтроп не отводила глаз от их пляшущих блестящих кончиков, изумленно и одновременно с возмущением наблюдая заграничное искусство хозяйки дома. Сама она уже не восседала с неколебимой непринужденностью, а ерзала, то так, то эдак скрещивала лодыжки, откидывала голову, словно камин дышал ей в лицо нестерпимым жаром. И действительно, становилось слишком жарко – всем, кто был в гостиной, кроме Реклесса. Оливер Лэтем расхаживал из угла в угол, на лбу у него блестел пот, а непрестанное движение как бы еще повышало температуру в комнате. Внезапно он остановился, обернулся к Реклессу и спросил:

– Когда наступила смерть? Может быть, вы нам все-таки что-нибудь сообщите? Когда Сетон умер?

– Это будет точно известно только из заключения медэксперта, сэр.

– Иными словами, вы отказываетесь ответить. Тогда спрошу иначе: на какое время от нас потребуется алиби?

Селия Кэлтроп негодующе пискнула, но тоже обернулась к Реклессу в ожидании ответа.

– Мне понадобятся от всех вас данные о местопребывании, начиная с того момента, когда мистера Сетона видели в последний раз, то есть, как. я понял, с семи тридцати вечера во вторник и до полуночи в среду.