Нефартовый

Если военные переводчики подчас забирали зарплату полностью, чтобы нормально питаться и делать различные покупки в городе — от книг на английском языке, выбор которых, как я уже отметил, поражал, до дефицитных тогда дома джинсов, — то многие кадровые военные поступали по-другому.

Дело в том, что годичного заработка, скажем, капитана, обучавшего эфиопских танкистов, хватало ровно на приобретение престижного автомобиля «Волга». Но для этого он должен был каждый месяц переводить на чеки всю зарплату! Тогда и только тогда в итоге набиралась нужная сумма. Нужная позарез. Ведь после года вполне могла прилететь замена. И тогда — все.

А как же жить?! Спасали привезенные из дома макароны и крупы. Алкоголь выменивался у местного населения если уже не на стекляшки и бусы (двадцатый век все-таки), то на элементы военной экипировки и кухонную утварь. Частью натурального обмена порой становились и женщины.

Из многочисленных историй, связанных с этой стороной быта группы советских советников и специалистов, расскажу одну, к счастью, завершившуюся без неприятных последствий, которые, увы, имели место нередко.

Договорившись с местной проституткой, несколько наших специалистов по танкам решили «обезопаситься» и провести санитарную обработку объекта. Причем сделать это точно по правилам обращения с боевой техникой. Короче, прямо скажем, весьма доверчивую девушку погрузили в ванну со специальной жидкостью для чистки танков. Но «Ты — агрегат, Дуся» — это ведь только песня, выдумка… К счастью, парни быстро поняли свою ошибку. Эфиопка избежала серьезных ожогов, и только поэтому дело не получило огласки.

Так вот и жили. Один советник-артиллерист хвастался мне, что за год службы ни разу не держал в руках денег. Понимая ненормальность подобной ситуации, командование время от времени издавало приказ об обязательной выдаче хотя бы минимального количества местной валюты. Но, по сравнению с другими распоряжениями, которые требовали неукоснительного исполнения, это был, я бы сказал, этакий «приказ-лайт». Вспоминали о нем довольно редко, в основном когда на кого-то за тот или иной проступок накладывались финансовые санкции.

От кубинцев нас отличал не только принцип вознаграждения за боевые дела, но и достаточно скептическое отношение к происходящему. Да, даже вдали от своей страны мы оставались ее частью. Но я сейчас говорю не о тоске по милой сердцу Москве, не о неизменном первом тосте за родную землю и не о плече друга в бою.

Как и многие люди дома, мы осознавали всю неправильность происходящего в Советском Союзе, нелепость нашего пребывания в Африке и бредовость даже мелких деталей, из которых складывалась тогдашняя жизнь.

Так, в прифронтовой полосе мы конспектировали «Малую землю» и «Возрождение» — книги генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. А потом сдавали зачет в палатке парткома. Театр абсурда. Десять лет спустя эти книги, сработанные «литературными неграми» общества развитого социализма, будут изъяты из книжных магазинов и списаны в макулатуру.

Я снимаю шляпу перед мужественными диссидентами, выходившими тогда с протестом на Красную площадь. Но мы были слабее их. Говоря простым языком, не хотели, чтобы нас били и сажали. Чтобы из-за нас страдали наши близкие. И, как многие наши сограждане, просто приняли правила игры. Нелепой, жестокой и, к счастью, закончившейся.

Так вот, на этом фоне кубинцы удивляли искренностью своих коммунистических убеждений. Наверно, лишь раза два в разговорах с самыми молодыми из них я почувствовал тень сомнения в правильности образа жизни у них дома. Да и то, по большому счету, касалось это каких-то мелочей.

Была ли тогда и есть ли сейчас на Кубе вот та самая «кухонная фронда», как когда-то у нас? Потому что если и была, то с иностранцами, даже из самой дружественной страны, они ничем подобным не делились.

Впрочем, генерал Очоа, возможно, эту заповедь нарушил…

Что же касается храбрости и какого-то потрясающего задора этого народа, то этим я всегда буду восхищаться. Пусть даже один кубинец едва не лишил меня жизни. Но об этом — в отдельной главе. Где про травмы.

Язык мой — друг мой

Твоя работа и подчас твоя судьба, здоровье, а то и сама жизнь во многом зависела от того, чьим языком ты был на протяжении двух лет службы. То есть кому и где переводил.

Работа с главным военным советником пришлась на первый год в Эфиопии. Все было делом случая. Во время распределения нас между небольшим числом советников и специалистов, прибывших на Африканский Рог первой группой, почти сразу после начала войны, Чаплыгин увидел в моей биографии строчку об американской стажировке двухлетней давности. Видимо, это произвело впечатление на генерала: «Пойдет ко мне!»